"Илья Кормильцев. Достоверное описание жизни и превращений NAUTILUSa из POMPILIUSa" - читать интересную книгу автора

занервничала, попыталась было вернуть заблудших овец на путь истинный, но
последние решили всем доказать, что никакие они не овцы, с каковой целью и
стали швырять из окна восьмого этажа пустые бутылки, только что
освобожденные от портвейна. У дверей номера за день перебывали представители
рок-общественности обеих столиц плюс столицы Урала, администрация
Ленинградского дворца молодежи, менты какие-то; "Наутилус" спьяну решил
выдавать себя за "Варяга". Но поскольку в закрытом помещении портвейн
неминуемо должен был когда-нибудь кончиться, очухались примерно за час до
концерта.
Отбиваясь от Кормильцева, который как раз окончательно проклял тот час,
когда решился связать судьбу с алкоголиками, Слава с Димой неверной походкой
тронулись на сцену. Там бродил благостный Гребенщиков и со всеми
подозрительно вежливо здоровался.
Вокруг шли приготовления к ответственному концерту, на дверях торчали
милицейские посты, нигде, никого и никуда не пропускали. В зале кучковались
милиционеры и камеры телевидения, и тут концерт еще раз оказался под угрозой
срыва: выяснилось, что остальным свердловчанам, включая самых-самых махров,
не дали билетов. И рок-клубовцы вполне в комсомольских традициях этого
заведения приняли коллективное решение: поставить организаторам ультиматум:
или билеты свердловчанам, или играть не будем. Положение спас Илья, за что
на него еще долго все обижались: поэт заявил, что плевать ему на всех, "Нау"
играть будет в любом случае...
На сцене у Славы стало плохо с голосом, Слава все время мотал головой и
пил воду, что не мудрено после такой подготовки... Под сценой бродил,
наливаясь мрачными предчувствиями, Давид Тухманов, он отвечал за
мероприятие. Маялся. В "Шаре цвета хаки" Слава забыл последний куплет,
привычно дождался, когда музыканты бросят играть, подошел к микрофону и
сказал: "Нельзя". Зал решил, что дальше петь - дело и вовсе криминальное,
радостно зашевелился. Телевизионщики заводили камерами; Тухманов вообще
пропал... Худо-бедно доиграли, в зале творилось странное бурление, несколько
затушеванное телевизионщиками с софитами и камерами, с профессиональным,
почти кэ-гэ-бэшным любопытством шнырявшими по рядам, отчего становилось
совсем неуютно.
Со сцены ушли, судорожно додумываясь, что же произошло - то ли провал,
то ли еще что, но вслед за "Нау" рванули фотографы, радио, телевидение,
просто журналисты, и примерно через полчаса до героев наконец дошло, что на
самом деле приключился триумф.
Гребенщиков во втором отделении был профессионален и неожиданно скучен,
свердловчане даже растерялись; публика частично балдела, частично
расползалась по фойе; композиторы размеренно перемещались в буфет.
Гвоздем вечера был "Нау", и вбит этот гвоздь был прямо в пленум
несчастных композиторов, что стало ясно на последовавшем в Зеркальной
гостиной обсуждении, которое, впрочем, назвать таковым было трудно;
композиторы молчали. Посеревший Тухманов сидел безразлично и даже чему-то
улыбался. Постепенно, нехотя разговорились, возникали то музыковеды,
лепившие нечто благостное, то какой-то рабочий, стихи читал... Во время
выступления Гладкова на сцену выскочила Ната из "Зомби" и крикнула, что Тита
забрали в ментовку. Началась паника, а Тухманов почему-то дал слово Родиону
Щедрину. Тот вздохнул и сказал:
- А что?.. Все мы "скованные". Я, лично, скованный...