"Юрий Корольков. Человек, для которого не было тайн (о Рихарде Зорге)" - читать интересную книгу автора

руками. Этот интеллигентный французский корреспондент вызывал у Рихарда
чувство дружеского расположения.
- Здесь я устроил фотолабораторию, - продолжал Бранко, - здесь же
разместил пока рацию. Радист прибыл, но пробные сеансы не дают надежной
связи с "Висбаденом". По-видимому, недостаточна мощность.
Вукелйч отодвинул столик, открыл в панели невидимую дверцу и вытащил
рацию-чемоданчик. Зорге присел, бегло взглянул, открыл крышку и сказал:
- Радиостанцию надо менять. И не рекомендую держать ее здесь, это
опасно... Ну, а как с людьми? Истоку прибыл?
Истоку - это художник Иотоку Мияги, которого ждали из Лос-Анжелоса.
- Мияги, видимо, в Токио, но я с ним не связывался, ждал вас, -
ответил Вукелйч.
- Тогда свяжитесь, я тоже должен с ним встретиться... И еще: в
редакции "Асахи" работает журналист Ходзуми Одзаки. Дайте ему знать, что
Александр Джонсон, его китайский знакомый, хотел бы с ним поговорить.
Пошлите к нему надежного человека, и, конечно, только японца. Сами
останетесь в стороне... Ну, нам пора...
Их отсутствия никто не заметил. В курительной они появились из разных
дверей. Зорге держал в руке коньячную рюмку, прикидывался, что много
выпил, был разговорчив, смешлив и остроумен.
Вечер удался на славу.
Спустя несколько дней в одной из рекламных токийских газет появилось
небольшое объявление: коллекционер, любитель японской старины купит
"укийоэ" - традиционные гравюры работы старых японских мастеров. Вскоре
Бранко Вукеличу позвонил издатель рекламной газеты: один японский художник
прочитал объявление и предлагает прекрасные "укийоэ".
Через день они встретились в редакции "Джапаниз адвертайзер" -
журналист Вукелйч и японский художник Иотоку Мияги.
Художник - невысокий японец с узким, нервным лицом - выложил целую
серию прекрасных "укийоэ". Они долго обсуждали достоинства каждой гравюры,
восхищались изяществом линий, выразительностью рисунка, спорили о качестве
бумаги - Мияги предпочитал японскую "хоосе", она нежна, не имеет холодного
глянца и напоминает матово-мягким цветом только что выпавший снег. На
такой бумаге пишут дневники, завещания и делают оттиски старинных гравюр.
Вукелйч отобрал несколько "укийоэ" и просил художника позвонить ему в
агентство - он подумает. Они незаметно обменялись половинками бумажной
иены - теперь все становилось на свои места.
Разорванная иена подтверждала, что художник Мияги - тот самый
человек, которого ждали в Токио.
Вскоре Вукелич представил его доктору Зорге.
Истоку Мияги родился и вырос на юге - на острове Окинава, "среди
теплых дождей и мандаринов", как любил он сам говорить. Но кроме теплых
дождей там царило страшное угнетение, и нелегкая жизнь гнала людей за
океан. В семье Мияги ненавидели японскую военщину, милитаристов. В
шестнадцать лет Иотоку уехал в Соединенные Штаты. Жил в Сан-Франциско,
Сан-Диего, потом в Лос-Анжелосе; учился в художественных училищах, но,
став художником, понял, что одним искусством прожить невозможно. Он собрал
все свои сбережения, продал, что только мог, и сделался совладельцем
маленького ресторанчика "Сова" в отдаленном квартале Лос-Анжелоса. Здесь
собирались активисты - рабочие, профсоюзные функционеры, учителя,