"Андрей Корбут. Год 2990..." - читать интересную книгу автора

по ней, не сумев ни за что зацепиться; в панике, мгновенном страхе
взмахнул руками и сорвался вниз, падая с высоты десять-пятнадцать метров
на острый угол боком, переворачиваясь и разбиваясь головой и телом в
кровь. Я потерял сознание. Я жил, о том не зная.
В те минуты и часы, когда жизнь и смерть спорили между собой, кому же из
них я принадлежу, кто-то сидевший глубоко внутри меня шептал, что все это
сон, но сон, переросший в долгую, изнурительную болезнь. И я просыпался,
видел лица людей, мне знакомых, - Криса, Фредерика, Алекса, всех тех, кто
был со мной на ZZ-II, и они были живы, и они принимали в моей болезни
участие, и они говорили со мной, а я отвечал.
Но как только мои глаза открылись, а затуманенный мозг задался банальным:
"Где я? Что со мной?" - я снова обрел себя лежащим у скал Харона, разбитым
в кровь, предоставленным только своим молитвам. Уже смеркалось. По коже
пробежал холодок, точно кто заботливо подул на меня, избавляя от здешнего
зноя. Я не сразу понял, что происходит. Пришедший озноб сменила судорога,
я почувствовал, что у меня выкручивают ноги, затем свело мышцы живота. Я
подумал, что умираю. Словно проснувшись в постели от ночного кошмара, я
резким движением сел и обнаружил, что по бедра укутан неким черным
одеялом, живым одеялом, двигавшимся все выше и выше. Вознамерившись скоро
и легко от него избавиться, я пнул было его ногой, но одеяло оказалось
только облаком, однако, имеющим вполне ясные контуры и, вероятно,
намерения.
Ночь на Хароне приходит странно. А что, впрочем, может быть не странным на
чужой планете? Сначала бесцветное небо медленно темнеет, оставляя по линии
горизонта светящуюся кайму, затем будто вдруг кто выключает свет - и
становится черно. Я цепенел в это мгновение, боялся шелохнуться и даже
дышать, вплоть до самого утра.
Вот и тогда стало черно. Я должен был потерять его из виду, мое одеяло. Но
так не случилось. Теперь оно светилось - многопалое, похожее на
увеличенное в мириады раз земное простейшее, инородное мне, человеку,
существо Харона. К тому же, оно было не одно: из всех щелей, и будто из
самого чрева скал стали выползать его близнецы-братья. Десятки. Сотни.
Я не чувствовал боли, я не знал, надо ли было бояться их, но та жадность,
с которой они ринулись на помощь своему собрату, вырвала у меня вопль
ужаса. Я закричал, дико, истошно, надрывно, совершенно глупо,
бессмысленно. И тем себя спас. Окоченевший в первозданной тишине Харон
неожиданно и нелепо испугался моего голоса. Серебристое, словно тысячи
светлячков, одеяло в миг рассыпалось на два десятка мечущихся живых шаров,
запрыгавших от меня в разные стороны. Отступив, они замирали в отдалении,
и чем ближе они ко мне были, тем ярче был их свет.



4

Прижимая к груди сына, он вышел из уличного телепортера на городской
окраине и сразу зашагал в сторону небоскреба напротив, к дорожке
эскалатора.
"...но стоило мне умолкнуть, поверить на какую-то секунду в свободу, как
вновь они обретали силу и, наверное, веру в то, что меня можно сожрать,