"Андрей Корбут. Гражданская война" - читать интересную книгу автора

которого я даже не успел разглядеть, что, если на его месте, должен был быть
я.
Ближе к десяти часам ночи я стоял на хранившей мое одиночество улице и
звонил в дверь дома, где жил Томашевский. Спустя десять минут моя
настойчивость была вознаграждена - профессор все-таки соблаговолил
переговорить со столь поздним, к тому же непрошеным, гостем.
- Кто вы? Что вам надо? - спросил через дверь старческий голос.
- Мое имя Морис де Санс. Однажды мы уже встречались, тридцать лет
назад, - ответил я.
Последовала более чем пятиминутная пауза, затем щелкнул замок, и я
увидел вконец опустившегося человека: старого, обрюзгшего, неопрятно
одетого, небритого, облысевшего, с лицом, словно изрытым оспой, разбухшим
носом и огромными синими мешками под глазами.
Томашевский посмотрел на меня подозрительным взглядом:
- Я вас не помню.
- Не удивительно... Тот наш разговор занял очень немного времени, но
состоялся он за несколько часов до того, как в вашем доме произошло
убийство, - напрямую сказал я.
- Входите, - глухо ответил на это профессор.
Деревянная лестница, ведущая на второй этаж, невозможно скрипела,
распахнутая настежь дверь в комнату была сорвана с верхних петель, а обитель
Томашевского, лишенная какого-либо уюта, где вся мебель состояла из
разваливающегося дивана, круглого деревянного, заскорузлого от грязи стола и
шкафа, но с бесчисленным множеством стоявших повсюду бутылок, больше
походила на ночлежку закостенелого пропойцы и нищего, чем на квартиру
профессора с мировым именем, впрочем, одно не мешает другому.
Павел Томашевский с грохотом опустился на диван и недовольно проворчал:
- Однако вы слишком молоды. Молокосос... Так это все ложь...
Увы, он не стал любезнее, раньше это было терпимо, теперь же просто
невыносимо. Но я вздохнул и смирился.
- Хочу напомнить вам тот день, когда...
- Помню, - буркнул Томашевский.
- И все же... Я пришел тогда к вам с просьбой рассказать мне о
мутантах...
- Хотите выпить? - вдруг предложил профессор, доставая из-за дивана
уже раскупоренную бутылку и два сомнительной чистоты бокала.
- Ну, что ж, если это поможет делу, - согласился я.
- Настоящее Бургундское, Романея-Конти, - точно кровью, наполняя мой
бокал, приговаривал Томашевский. Несмотря на убогую обстановку его комнаты,
он мог позволить себе роскошь пить самое дорогое вино мира... Странный это
был человек. Но кто из гениев не странен...
- Профессор, тридцать лет назад вы бесследно исчезли...
- Зачем вы пришли? Если только за этим, то это касается меня одного и
никого больше, - устало бормотал Томашевский.
Я подумал, что, возможно, он прав, и хотел уже расспросить о Скотте, о
том, что связывало их, как вдруг Павел Томашевский заговорил... Что
заставило его открыться мне? Думаю, одиночество. Долгие годы он никому не
мог излить душу и теперь, верно, спешил воспользоваться представившимся
случаем.
- Вы что-нибудь смыслите в генной инженерии? Не отвечайте... Вы ничего