"Владимир Кораблинов. Мариупольская комедия ("Браво, Дуров!" #2) " - читать интересную книгу автора

Свет фонаря населял комнату призрачными видениями. Лики минувшего и
нынешнего шевелились в полумраке, перемещались беззвучно, создавая некоторую
путаницу в мыслях. Тени шевелились, будто бы колеблемые легким сквозняком.
Но, боже мой, откуда было взяться ветру?
Больной принялся строить догадки: форточка? Неплотно прикрытая дверь в
коридор? Нет, какая форточка, какая дверь! Еще как приехал в эту
омерзительную "Пальмиру", велел коридорному проветрить номер, но оказалось,
что все форточки заделаны намертво. "Зимой, господин, ветер-норд с моря -
беда, топки не напасешься..." Коридорный - серый, унылый, с лицом без бровей
и подбородка - проговорил это скучно и заученно, видно, в который уже раз.
Но позвольте... В этот заполуночный час зачем понадобилось коридорному
торчать в номере? А он, представьте, почему-то околачивался здесь среди
странных, бесплотных видений, и тоже, подобно прочим, шевелился и даже,
кажется, иногда смешно и нелепо как бы повисал в воздухе.
И еще звук непонятный какой-то в тишине, похожий на звон небольшого
станционного колокола, и то совсем близко слышен, а то удаляется,
удаляется... И чуть ли не от этого-то колеблющегося звука в комнате
происходит шевеление.
Так что же это? Что?
Папочка, Леонид Дмитрич, на подобные вздорные вопросы отвечал, бывало:
- То самое.
И в странный этот ответ множество оттенков вкладывалось: и презрение к
вопрошающему, и явная ирония, и, конечно, прочное сознание собственного
превосходства.
Ох, папочка...
Решительно оттеснив всех других, он присел на неказистый венский
стульчик (скрип рассохшегося дерева намекнул на вещественность видения) и,
ногу на ногу закинув и фертом подбоченясь (его любимая поза), сказал - ну,
совершенно, как сорок лет назад говаривал:
- Допрыгался, сударь?
И медные пуговицы полицейского мундира поблескивали в темноте номера
строго и укоризненно. Однако ж в голосе, прокуренном и пропитом, неожиданно
послышалось и родительское, что ли, чувство и даже - фу ты, черт! - нечто
похожее на понимание. И - совсем уж невероятно! - снисходительная
примиренность: как-никак, фигура ведь сынишка-то, артист, знаменитость. А
как же? "Наш род особенный среди дворянства, многие выдающиеся деятели из
нашей фамилии. Бабушка Надежда Александровна, например, кавалерист-девица, -
она одна чего стоит!"
С дворянством своим папочка всегда носился: фамильное древо, родовой
герб и так далее и тому подобное.
Напичканному подобной чепухой, ему, конечно, нелегко было в свое время
претерпеть жестокий удар, нанесенный сыновьями. Сперва их пристрастие к
цирку выглядело мальчишескими шалостями, бреднями, неприличной игрой;
думалось, что стоит посечь хорошенько - и образумятся. Не раз и не два
посек - и что же? - все осталось по-прежнему: прыжки, кривлянье, одно на
уме - балаганы, вздор. Тут маменька умерла. Потрясенный, папочка запил
горькую и вскорости последовал за супругой.
И вот явился вдруг чудесным образом, вопрошает:
- Допрыгался?
И хотя, пожалуй, нынче, в дрянном номере этой тухлой "Пальмиры",