"Владимир Кораблинов. Алые всадники" - читать интересную книгу автора

картина вставала: крестьянин и рабочий вздымали развернутый свиток, на
котором пламенела надпись: "Владыкой мира будет труд!" Под ногами же сих
аллегорических мужиков возвышался грубо сколоченный из неоструганных досок
помост, на котором метался патлатый субъект в широченной, похожей на колокол
бархатной блузе. Он бесновался, шаманил. Подыгрывая себе на крошечной
концертинке, выкрикивал нелепые слова:

Два дуралея,
Сидя в аллее,
Читали Пушкина стишки...
"Скажи нам, Саша,
О гордость наша,
Когда уйдут большевики?"

Десятка два людей окружали помост.
- Ну, распросукин же сын! - похохатывали. - Ну, спец, туды его!
А тот верещал, польщенный:

- Вы не кумекайте,
Не кукарекайте, -
Ответил Пушкин им стишки. -
Когда верблюд и рак
Станцуют краковяк,
Тогда уйдут большевики!

- О, сволочь! - восторгались слушатели. - Так и режет, паскуда! Так и
режет!
- Давай, парень!
- Сыпь!
Награжденный хохотом и недружными хлопками, артист, кланяясь, задом
попятился с помоста. На его место вышли музыканты - три скрипки и
виолончель.
Проникновенно и ласково зазвучала старинная мелодия. На какое-то время
в проплеванном и прокуренном зале притихло. Слишком уж по-человечески,
трогательно, душевно запели двойные ноты скрипок, печально, как бы горюя и
прощая, вздохнула виолончель.
Но музыка продолжалась с минуту лишь, ее заглушили тревожные, злые
крики:
- Куды прешь, ай заслепило? Не видишь - арестованные!
Их было трое. Бородатые, понурые мужики в залатанных овчинных
полушубках, в рыжих халатах из каляной домашней армячины, в разбухших от
неожиданной оттепели мокрых валенках. Грязные холщовые сумки горбами
топорщились за унылыми спинами.
Два мужика были пожилые, сивые. Третий же им в сыновья годился - лет
под тридцать, самое большее. Черная щетина на давно не бритых щеках,
обвисшие усы, глубоко запавшие колючие, настороженные глаза. Он и одеждой
отличался от товарищей: под азямом - солдатская шинель, на голове -
островерхая буденовка.
Усталые, сердитые конвоиры, согнав со скамейки перепуганных монашек,
усадили арестантов и сами сели по бокам, закурили.