"Олег Корабельников. И распахнутся двери" - читать интересную книгу автора

много парней ухаживало за мной. Да, я смеялась над ними, но при чем здесь
он?
- Я пытаюсь понять вас, - говорил его отец после похорон, - я хочу
простить вас, но у меня ничего не получается. Он был моим единственным
сыном, наследником всего, что у меня было и есть. Вы молоды и красивы, зачем
вам понадобилось отнимать у меня последнюю надежду и опору? Он даже не успел
жениться, не успел подарить мне внука, чтобы не оборвался наш род. Возможно,
что вы не виноваты, но вы не рисковали жизнью, а он был беззащитен. Я
потерял двух детей, жену, а теперь вот его. Это жестоко.
В темном платье с глухим воротником, с опухшим, но все равно красивым
лицом, стояла Жанна в двух шагах от отца погибшего и уже не находила слов
для оправдания. Слова иссякли, а слез еще было много.
Пес по имени Джеральд тосковал по хозяину. Неизвестно, винил ли он
кого-нибудь, но, может быть, тоже мучился совестью, не менее острой, чем
человеческая. Забравшись под опустевшую кровать, он поскуливал и тоненько
подвывал, словно вспоминал тот вечер и реку, вынесшую его на сушу,
промокшего до последней шерстинки, но так и не вернувшего хозяина. Вода
украла знакомый запах, голос, ласковую руку. Джеральд часто уходил из дома,
обнюхивал холодный песок, прибитый осенними дождями, и, ложась под грибком,
долго и пристально глядел на остывающую воду, коротко взвизгивал и напрягал
лапы, когда всплескивала рыба...

Поляков был обыкновенным человеком. Точнее, почти обыкновенным, потому
что у каждого человека на земле есть свои особенности, выделяющие его из
череды многих. Миша Поляков работал кочегаром в маленькой котельной при
большом НИИ один раз в неделю, еще два дня его можно было застать дома, а на
остальное время он уходил неизвестно куда, но к очередному дежурству никогда
не опаздывал, спускался в подвал по запорошенным черной пылью ступенькам,
где за железной дверью ровно гудели две топки, справа - куча угля, слева -
подъемник для шлака, а за бурой грудой окаменевшего дерева скрывалась еще
одна дверь, ведущая в комнату для отдыха. Там стоял топчан, застланный
троллейбусными сиденьями, стол и две табуретки.
Работа была в общем-то простая. Изредка подкидывать уголь в топки,
регулировать поток воды и воздуха, выбирать шлак из поддувала да по утрам
проводить генеральную чистку, раскочегарив хорошенько уголь, чтобы не мерзли
капризные сотрудники НИИ. Работа была сезонная, от октября до мая, и,
получив расчет поздней весной, Поляков честно отсиживал традиционный сбор в
кочегарке, где собирались все сменщики, но не пил с ними, а сидел в стороне,
попивал чаек, улыбался в ответ на шутки и колкости пьющих собратьев, а на
другой день исчезал из города или, может, просто сидел взаперти дома, не
открывая никому, и на звонки не отвечал.
Собственно говоря, интересоваться Поляковым было некому. Родители у
него умерли, братьев и сестер не было, и, дожив до тридцати лет, он так и не
обзавелся новой семьей, а о бывшей жене не вспоминал. Были, конечно,
приятели и соседи, знавшие Полякова в лицо и по имени, но все они,
обремененные своими делами и заботами, не вникали в странную жизнь
Михаила.
Начальство его ценило, в смену Полякова было тепло, а если и заходил
кто-нибудь из инженеров в кочегарку, то никто не видел Мишу грязным и
нетрезвым, а наоборот, видел в чистом комбинезоне, сидящим за столом и