"Афанасий Лазаревич Коптелов. Возгорится пламя (Дилогия о В.И.Ленине - 2) " - читать интересную книгу автора

книжечку. И пообещал рассчитаться в ближайшие дни.
19 июня. Новые ссыльные привезли газету "Рабочая мысль". Первый номер
выпущен на гектографе еще осенью прошлого года. Теперь здесь ходит по рукам.
Я ничего не понимаю: откуда взялась такая газета? Неужели ее могли
составить социал-демократы? В программной передовой написано: "Рабочий сам
берется за свою судьбу, вырвав ее из рук руководителей", то есть
интеллигентов. А в конце: "рабочие для рабочих".
Что же, свернуто социал-демократическое знамя?
Юхоцкий присвистывает и показывает кукиш: "Нашему дворянину от ворот
поворот!"
Николай Евграфович совсем пал духом. Выронил газету из рук и долго
крутил опущенной головой.
Нужна борьба. А у него, как видно, уже нет сил.
20 июня. Соседская девочка заметила: Николай Евграфович унес в лес
какой-то сверток. Неужели расстался с самым дорогим, привезенным из Москвы
по этапу? Тогда есть все основания опасаться за трагический исход.
21 июня. Сегодня Николай Евграфович отправил какое-то письмо. Родным?
Едва ли. Он с ними порвал еще в юности. Скорее всего Марии Германовне.
Мы виделись утром. Он был совершенно спокоен, улыбнулся и сказал:
- Через неделю можно идти за черемшой...
А днем дочка хозяйки принесла соседу-ссыльному прощальную записку.
- Дядя Коля, - сказала девочка, - пошел в Глубокую падь.
Сосед и его жена-врач побежали по следу... Не успели догнать. В
нескольких шагах от них за елками раздался выстрел. Послышался стон...
Когда я прибежал туда, его уже перевязали. Несчастный оказался
нетранспортабельным: тронешь грудь - скрипит зубами от боли. Пришлось
сходить за морфием.
Пуля прошла под сердцем и, как видно, застряла в позвоночнике.
Прибежало еще несколько человек.
Женщины рыдали.
Николай с трудом шевелил запекшимися губами:
- Не надо...
Все поняли - "Не надо плакать". А потом услышали:
- Жи-ить...
Так раненые просят пить.
Из елок сделали носилки, перенесли в избу, уложили в кровать.
Почувствовав после морфия облегчение, Николай с полузакрытыми глазами
заговорил, будто сам себе:
- Не надо было... Жить бы мне. Впереди столько работы...
24 июня. Вчера похоронили нашего честнейшего, измученного болезнями и
происками негодяев друга. Человека с большой буквы. На кладбище запрещено
хоронить самоубийц и неверующих. Погребли мы его возле кладбищенской ограды.
Умер в сознании, и смерть была мучительной.
Незадолго до кончины глаза его остановились на моем лице. Он вспомнил
друзей и попросил передать, что умирает не от разочарования, а с полной
беззаветной верой в жизнь. Только сил нет. Больной, дескать, уже никому не
нужен. Просил так и написать "Старику".
Еще сказал:
- Про... щайте. Живите все. Вы увидите наше красное... Знамя высоко,
свободно... А я... Десять лет... по тюрьмам. Силы кончились. Не мог... Не