"Полина Копылова. Святая, чужая, суженая (журн.название "Пленница тамплиера") " - читать интересную книгу автора

никакого права знать, почему он бездетен.

Солнце грузно опускалось в холмы. Оно было красно и холодно; неровный
западный ветер казался его одышкой. "Надо бы убираться со стены - подумала
она, чувствуя первые мурашки - и что он меня сюда затащил?"
Он и сам не знал. Поговорили уже о Великих Снах, о чудесах здешних и
прежних, паризианских, святых. Потом он взялся рассказывать о рыцарских
обычаях - не по писаному (кодекс-то помнился наизусть), а по-свойски, с
усмешкой. ШъяЛма улыбалась, иногда с сомнением, словно не вполне понимая,
что смешного в той или иной истории, но желая доставить ему приятное.
Рассказ о безумце, который принял ветряные мельницы за великанов, заставил
ее расширить глаза - бывает же такое. Но после этого над ними пролетел
тихий ангел, обдав порывом алого от солнца ветра. Матерь Божия, ей, верно,
холодно. Он растянул левой рукой завязки, и снял с себя плащ - белый,
шерстяной, на льняном подбое. Левое плечо мечено вылинявшим алым крестом.
- Это вышивала ваша супруга?
- Тогда она еще не была моей супругой. Она была моей Дамой.
- Как случилось, что вы выбрали ее в дамы?
- Вы готовы услышать об очередном чуде?
Это была шутка, вполне в духе предшествующего разговора. Но дальше
заговорил языком житий - размеренным и ясным. И осекся, когда ШъяЛма
охнула, услышав о бесплодии - и тут же ладонью зажала себе рот. А потом,
словно забывшись, потянулась к нему рукой - и не дотронулась.
- Не надо жалеть ее, - враз окостеневшим языком выговорил Бреон, -
благодаря этому дару она одарит многих...
А внутри жгло. ШъяЛма и Этельгард вовек не поймут друг друга. Потому что
одна из них - не женщина, а при жизни святая.

Этельгард уже понимала, с чем ей придется бороться. Однако назвать вещи
своими именами пока не пришло время. И она ждала, исподволь следя, как
пересекаются пути ее супруга и ШъяЛмы - изо дня в день, час от часу - и
пересечений, тайных и явных, все больше. Каждый день она возносила
благодарственную молитву за то, что именно теперь избавлена от гнева и
боли. И потихоньку растила в себе слова - справедливые и горькие, как
воздух. Ничего не поделаешь - она вдыхала эту горечь, и однажды ее
придется выдохнуть - всю, сколько ни есть в груди.

Замковая часовня безмолвно веяла Бреону в лицо свечным теплом и ладаном
недавней обедни. Судия остался помолиться в одиночестве - однако молитва
не шла, и он стоял посреди нефа, глядя мимо алтарного распятия. Мысли
текли сами по себе, произвольно ускоряя свое течение.
Уже два месяца она каждый день у него перед глазами. Трапезы, прогулки.
Беседы. И как легко слетают у нее с языка, без зазора ложась одно к
другому, слова. Да и он не отстает. Поистине невыносимая легкость, если
держать в голове все обстоятельства их... знакомства? дружбы? Каким
понятием выразить суть их сближения?
Этого он не знал.
Но зато он доподлинно знал одно: его к ней тянет. И с каждым днем
сопротивление этой тяге приносит все больше боли - сродни той, которую он
испытывал, проезжая мимо спаленных ее соплеменниками сел.