"Полина Копылова. Летописи Святых Земель [F]" - читать интересную книгу автора

"Несомненно, - говорили эти люди, горестно качая головами, - кто-то
помогает слухам расходиться, да еще подправляет их, если напридумано
лишнее". Помимо прочего шептались в харчевнях, что, мол, окаянные вельможи
совсем потеряли совесть, наврали королеве, так теперь она, бедняжка, так и
не знает, кем был убит ее муженек... А с горя долго ли повесить
десяток-другой невинных бедняков? Ведь королевское горе одним плачем не
избудется. Впрочем, болтали и другое: некий человек, мол, дошел-таки до
королевы с правдой, и бодрствует она возле покойного, чтобы честь честью
уважить старый порядок и чтобы народ не изверился, упаси Создатель, вовсе
в короле. Она поступает хорошо, но правду подушкой-то не придушишь...
Теперь Варгран шел выполнить просьбу отца - увести упрямицу, чтоб не
сидела третью ночь, давая пищу кривотолкам.
Из-под дверей пробивался слабый свет, порой прорезаемый тенью - она
была там, бессонно кружила у гроба.
Одно покрывало охватывало ее подбородок, строго сужая щеки, возле
ушей оно было собрано в складки; другое спускалось на спину, платье же
было траурным только по цвету, а так едва прикрывало грудь. Золотистое
лицо было опущено, только напряженно и недобро косили глаза.
Варгран подошел к ней, еще острее, чем вчера, в доме у Ниссаглей,
ощущая ту мучительную, неуловимую для мысли связь между нею, собой и
мертвым королем. Что-то здесь не так, подумал он, только бы скорее пришло
прозрение, только бы не томиться этим секретом, застрявшим где-то вне
разума.
Она, стараясь не щуриться, смотрела на него. У Варграна был тот тип
лица, что называют благородным, - крупные, правильные черты, серые глаза в
меру велики, блестящие черные волосы, довольно редкие среди Этарет,
мягкими завитками спадали на лоб. Воплощение балладного благородства,
противоположность крутолобому, горбоносому, вспыльчивому и - ах! - до
жалости безвольному Алли.
Но и Эккегард все чаще терял самообладание в ее присутствии Беатрикс
умела и любила доводить его до совершенного неистовства - в любви ли, в
беседе ли.
- Доброй ночи, Эккегард, - сказала она надтреснутым голосом, то ли
выпроваживая его, то ли здороваясь. Эккегард возмутился и тут же допустил
ошибку, обратясь к ней по имени:
- Беатрикс, я прошу тебя, ляг и отдохни. Никакой нет надобности в
этих бдениях. Народ прослышал и теперь волнуется, того гляди, совсем
расшумится. Прошу тебя... - Он вдруг осекся, ему пришла в голову странная
мысль: по идее королева не должна была знать правду, все следили, чтобы
истинная причина смерти короля осталась ей неизвестной. Еще бы, такой стыд
перед вертихвосткой-иноземкой, которая уж наверняка не замкнется себе в
Занте-Мерджит, а умчится на Юг и поднимет звон на все Святые земли. Но его
не отпускало предчувствие, что она знает обо всем, причем знает больше,
чем кто бы то ни было, и что именно в ее руке узел этой беспокоящей его
связи: "он, она, король". Она еще раз обошла гроб. Склонив плечи,
запечатлела на лбу покойника целомудренный поцелуй. Отступила. Точно так
же она целовала бы камень, любимого ручного горностая, нелюбимого
любовника, - он вдруг понял: есть у нее такой, он его чует, как всех в
этой паутине, только вот имя...
- Я не уйду отсюда, Эккегард.