"Лев Копелев. Хранить вечно" - читать интересную книгу автора

славянским лицом - немного вздернутый крепкий нос, густая темно-русая
шевелюра с проседью, широко расставленные светло-серые добрые глаза, - он
говорил по-русски совершенно свободно, но с заметным западно украинским
акцентом и, время от времени, вставлял сербские или польские слова.
У него были наивно-формалистические представления о законности, о
праве - он был убежден, что следователям необходимо знать, насколько
возможны те преступления, в которых они подозревают подследственных. Именно
за это его несколько раз ударил помощник начальника следственной части
подполковник Баринов.
- Ну объяснить мени, господин... простите, товарищу майор, ну как же
это все-таки може быть? Ну где ж тут, я вже не буду говорить за право, а за
юридичну сторону, навить за ваш уголовный кодекс - верьте, я его досконале
вивчав, - но где же тут сама напростейша, элементарна льогика!...
Следователь говорит - мы вас можем привлечь за измену родине... Якой родине?
Я есть урожденный подданный австро-угорьской империи, хочь и руського
происхождения. Правда, есть у меня родичи, кажуть "мы не руськи, мы -
украинцы". Хай буде так. Я тоже больше од всих поэтов люблю Шевченко... Но
для меня всегда было, что украинец, что руський - одно. Когда началась та
война, я был фенрих, то есть прапорщик цисарьской, то есть австрийськой
армии. Не хотел воювать за цисаря Франца-Иозифа против славянських братьев.
Как только прибув на позиции, того же дня перейшов до руських окопув. Але ж
меня до руськой армии не взяли, и я через Мурманск, Англию, Францию, Италию
переихав до Сербии, стал воювать за сырб-ского краля. Так что был я в
России, може, двадцать, може, двадцать один день. А как стал сырбский
поручик, так и остался потом югославский подданный. По войне женился на
местной руськой. Поступил до Белградского университету, но все был кадровый
офицер. Кончил юридический факультет и як абзольвент был направлен на службу
до армейского суда. Когда немцы пришли до Београду, то они кого брали в
плен, а кого залишали на воли. Брали в плен и увозили до Германии всих, кто
были левые, или либеральные, или русофилы, всих, кто не давали подписку,
таку "лоялитетсэрклерунг"... Так от и меня взяли, и Льва Николаевича, и
Бориса Петровича, и всих наших, яки тут теперь в вашей руськой тюрьме
сидять. Якой же я родине изменял? Ну где же тут элементарна льогика?
...И еще не можу понять, ну совершенно не можу... Этот пудполковник,
такой элеганцкий и вроде интеллигентный офицер, вдруг ударил меня по плечах
гумою, кричить, простите, мать твою так и сяк, лается хуже, знаете, пьяного
вугляра, як у нас кажут... Но я же старше его и по годах, и по рангу, и я же
не арендованный даже, он сам говорил... И така лайка, такие прокляття,
знаете, на мать. Меня ж это не может унизить, образить - то есть оскорбить.
Я ж свою мать знаю и шаную, а така грязная, гадкая лайка - она и только его
самого унижает и ображает его мундир офицерский, его ранг. Ну как это
понять? И как таких людей терпят на такой должности?
И еще не можу понять... Следователь говорит - признавайтесь, сколько вы
коммунистов повесили... я ему отвечаю, что не могло же этого быть, ну просто
не могло. Мне же такие дела не подсудны, а он кричать "нам все известно,
признавайтесь лучше сами, а то расстреляем". Тогда же этот пудполковник и
гумкою благословив... Ну как же так получается - у меня все мои офицеры
повини были знать кодексы всих армий Европы, и карные кодексы, и
процессуальные, и всю юриспруденцию у всяки рази европейских армий, ну и
таких, як японьска, американьска. Так мы же точно знаем, что и какой суд или