"Лев Копелев. Хранить вечно" - читать интересную книгу автора

быть. Но и тем, кто случайно оступился или невольно навлек на себя
подозрение, кто стал так же, как я, жертвой клеветы и обстоятельств,
придется еще какое-то время нести на себе тяготы заключения и до полного
торжества "исторической необходимости" оставаться его бесправными
невольниками. Тот, кто этого не понимает и озлобляется, становится врагом. А
тот, кто понимает, обретает внутреннюю свободу, "познанную необходимость", и
высшая награда ему - собственное сознание, что и в беде, и в унижениях он
остался верен великим идеалам, верен себе.
Петр Викентьевич Беруля был в прошлом открытым врагом Советской
власти - белогвардейцем. Значит, его арест и осуждение были вполне
оправданны. Я видел, что вражда бывшего полковника к Советской власти давно
уступила место иным чувствам, видел, что он хороший, мужественный человек,
и, жалея его, не испытывал угрызений партийной совести. Но сознавая
противоречивость своих мыслей и чувств, я утешался тем, что вот это, мол, и
есть диалектика. Великое дело - слова, удобные, многозначные, а если надо, и
вовсе ничего не значащие, но все объясняющие слова.

Глава четвертая. Задержанные югославы

Полковник королевской югославской армии Иван Иванович числился не
арестованным, а задержанным, так же, как еще шестнадцать югославских
офицеров русского происхождения. Задержанные, в отличие от арестованных,
получали по две банки баланды, хлеба не 400 грамм, как все, а 500 грамм, а
сахара не 9, а 12 грамм. Кроме того, их выводили на получасовую прогулку.
Когда наши части пришли в немецкий лагерь для военнопленных югославских
офицеров, эти семнадцать назвали себя русскими, а некоторые даже просили,
чтобы их приняли на службу в советские войска, хотели участвовать в боях. В
том же лагере было еще немало русских, бывших белых офицеров или их сыновей.
Но большинство не доверяли "советам", не откровенничали и для наших властей
остались югославскими военнослужащими, их вместе со всеми остальными
переправили в Югославию. А семнадцать, назвавших себя русскими, задержали по
подозрению "в шпионаже и измене родине". На их счастье, об этом узнали в
Югославии, посыпались официальные дипломатические запросы - и это их спасло,
уже через два-три месяца.
Среди них был один священник. В плену его называли "красным попом".
Когда он узнал в 1942 году, что советское правительство признало всех бывших
эмигрантов, готовых поддержать СССР в войне, гражданами новой России, он
заявил, что желает немедленно принять советское гражданство и требует, чтобы
его перевели в лагерь для советских военнопленных. К счастью, немецкий
комендант, старик из офицеров запаса, не дал хода этому заявлению и
посоветовал приятелям "слишком торопливого кандидата в святые" образумить
его. В лагерях советских военнопленных в это время снова усилился голод,
ожесточился и без того свирепый режим. "Красного попа" с трудом уговорили
отказаться от самоубийственного намерения. Но зато следователь нашей
контрразведки усмотрел в этом явное доказательство шпионского хитроумия -
он, гад, хотел еще там, в плену, подольститься к нашим...
Всем "задержанным" грозили судом. Ивана Ивановича это поражало и
угнетало больше, чем других, потому что он был юристом, председателем
главного военного суда Югославии.
Большой, грузный, богатырского склада, с широким, открытым, очень