"Лев Зиновьевич Копелев. Брехт " - читать интересную книгу автора

к восстанию сыновей против отцов. Его драм еще никто не ставил, однако о нем
уже говорят в берлинских литературных и театральных кафе. Брехта он увидел
впервые, раньше ничего о нем не слыхал. Но в этот первый вечер они
разговаривают так, будто знакомы с детства, понимают друг друга с полуслова,
не удивляясь тому, как совпадают их вкусы и взгляды, не сердясь на
возражения.
Брехт расспрашивает, слушает, и видно, что ему действительно интересно,
почему Броннену, автору нескольких драм, приходится работать конторщиком и
рассыльным в торговой фирме. Значит, и в берлинских театрах все еще прочно
сидят старые господа -распорядители искусств. Брехт презрительно произносит
на швабский лад "искуштво", и Броннену это очень нравится. Они уславливаются
встретиться на следующий день.
Броннен приходит точно в назначенный час. Его встречает высокая
темноглазая девушка. Она говорит низким, хорошо поставленным голосом певицы
медленно, приветливо, с мягким венским акцентом.
- Берт скоро придет. Он просил вас подождать. А я его жена, зовут
Марианна Цоф, да, да, Цоф, мы ведь не венчаны. И к тому же у меня все-таки
есть уже свое имя - я пою... Нет, писатель Цоф - это мой брат, они с Бертом
приятели... А вы ведь тоже из Вены?
Броннен отнюдь не обрадован встречей с землячкой. Он мечтал о подробном
серьезном разговоре двух друзей, которым предстоит вместе завоевывать сцены
и книжные полки. Эта глазастая красивая говорунья им только помешает.
Пришел Брехт, усталый - долго тащился пешком, в карманах сквозняк,
трамвай - излишняя роскошь, - но деловитый, полный энергии. Марианна
поставила на стол жестянку с остатками сардин, нашлась одна вилка на троих.
Ячменный кофе с сахарином все же хоть согревает голодные животы.
Разговаривают долго, за полночь. Нет, Марианна им не мешает. Она не только
жена, но и товарищ, надежная добрая нянька и кормилица своего беспокойного,
взъерошенного, оголодавшего Берта. Она посмеивается над ним, ласково честит
замысловатой венской бранью, но явно убеждена в том, что он гений и вот-вот
потрясет все театры мира.
Брехт расхаживает по комнате, заставленной тяжелой темной мебелью -
хозяин квартиры любит старину, - чадит сигарой и говорит неторопливо,
уверенно. Он не убеждает Броннена, ведь уже само собой разумеется, что они
думают одинаково. Он просто уточняет, что именно они будут делать.
- Будем вместе ходить в театры. На все спектакли и, разумеется, на
репетиции. Будем изучать всех режиссеров. Так узнаем, чего не нужно делать.
Будем громить модных драматургов.
Броннен сразу же, безоговорочно подчинился, признал в Брехте старшего,
ведущего. Понимая, что он для Брехта лишь один из многих друзей, а тот для
него единственный, Броннен решил примириться с этим. Но ревнует его даже к
Марианне, то и дело дразнит ее, впрочем, дразнит хитро - называет ее,
рослую, сильную, чахоточной, тщедушной. А Брехт в ответ прозвал подругу
Броннена - круглолицую, румяную хохотунью, похожую на подростка, - прокисшей
старой девой. Подражая Броннену, который, в свою очередь, следовал примеру
литературных бунтарей начала века, он пишет без прописных букв (в немецком,
как известно, все существительные пишутся с прописных). Из всех знаков
препинания они сохраняют только вопросительный да изредка - и то лишь в
шутку - восклицательный. И так же, как Арнольт Броннен, он заменил в своем
имени последнюю букву, стал называть себя не Бертольдом, а Бертольтом.