"Лев Зиновьевич Копелев. Брехт " - читать интересную книгу автора

диалектом, просторечиями, грубостями. Однако стоит кому-нибудь
неодобрительно отозваться о песнях Брехта, как за большими очками,
оправленными золотом, мелькают железные злые отблески и Фейхтвангер начинает
возражать резко, непререкаемо:
- Да, это баллады о будничной жизни маленьких людей, будничных людей
большого города. Но никогда еще, нигде и никто не говорил об этих людях
именно так. Так умно, проницательно и вместе с тем так наивно,
непосредственно, так зло и гак добродушно, дерзко и беспечно. Никто не
создавал такого необычайного настроения: горечь и жизнелюбие.

Глава третья

На приступ городов

Эти города построены для тебя. Они
Радостно ждут твой приход.
Распахнуты двери домов, и столы
Уже накрыты к обеду.

В январе 1921 года аугсбургская газета в последний раз напечатала
рецензию Брехта. Он окончательно стал мюнхенцем и начал писать новую пьесу.
Он ездит в Берлин, ведет переговоры с тамошними издательствами об издании
"Ваала" и "Барабанного боя".
Берлин - огромный, распластанный десятками, сотнями улиц; днем
сумрачный, темно-серый и бурый, по ночам сверкающий разноцветными огнями -
совсем другой мир. Здесь и ветер другой, пропахший бензином, асфальтом.
Здесь и люди и машины двигаются быстрее, суетливее, чем в Аугсбурге и в
Мюнхене. Здесь и говорят по-другому - быстро, картаво, то и дело прерывая
себя вопросительным "не так ли?". Афиши, и вывески, и газетные киоски здесь
пестрее и вся жизнь кажется напряженнее, значительнее.
Он возвращается в Мюнхен, отравленный Берлином, где он впервые испытал
тревожное чувство затерянности, одиночества в многолюдье, лицом к лицу с
миллионами людей, равнодушных и озабоченных своими непонятными заботами,
вплотную близких и бесконечно далеких.
Слиться с этой многолико-безликой массой или врезаться в нее, взрывая,
будоража? Как жалки одинокие мечтатели, вопиющие в асфальтных пустынях, в
каменных джунглях. Газетные листы и афиши облетают скорее, чем листья
деревьев. На много ли долговечнее книжные страницы? Но все же слово, и
только оно, спасает от ужаса бесследной смерти, от небытия, пустоты, от
холода одиночества и тоскливой заброшенности в толпе равнодушных.

Асфальтный город - мой дом. И в нем обеспечены
Все виды святого причастия мне.
Водка, табак и газеты.
Я ленив, недоверчив и доволен вполне.
...Мы сидели - беспечное поколение -
В домах, которые якобы нетленны.
(Так мы строили долговязые здания Манхэттена
И над Атлантикой болтливые антенны)
Грядут землетрясения, но я надеюсь,