"Тадеуш Конвицкий. Чтиво" - читать интересную книгу автора

означать, что кого-то тоска заела.
Я вышел на улицу и остолбенел. Перед комиссариатом впритирку к тротуару
стоял гигантский автомобиль с длинным капотом, казалось, достающим до
перекрестка. В черных и словно бы жирных стеклах я увидел свою осунувшуюся
физиономию. Шофер, как будто из довоенного фильма, то есть во френче цвета
маренго, брюках-галифе и облегающих икры крагах, молодой человек с форменной
фуражкой в руке приоткрыл передо мной дверь этого лимузина не из нашего
мира. А вокруг клубилась толпа с помятыми и разорванными транспарантами.
Демонстранты, завороженные видом заграничной машины, позабыли, зачем
собрались.
- Мне садиться? - спросил я пересохшими губами.
Шофер кивнул и шире открыл дверцу. Я влез в сумрачный салон. Какой-то
человек с лицом далай-ламы сидел, развалясь, в углу машины и смотрел на меня
со странной усмешкой.
- Ну и что? - спросил он.
- Знаете, у меня ужасные неприятности, я совершенно раздавлен.
- Слыхал, слыхал. Не узнаешь?
- Простите. Не узнаю.
- Мицкевич.
- Что Мицкевич?
- Мицкевич. Из гимназии. Мы вместе учились с первого до третьего
класса.
- Минутку. Мицкевич... Мицкевич из еврейского квартала?
- Нет. Я караим. Антоний Мицкевич. Меня опять начало мутить. Я уже не
поспевал за жизнью.
- Да, узнаю, хотя... столько лет.
- Тони Мицкевич. Это я тебя выкупил.
- Ты меня выкупил?
- Да. Из участка. Возвращаюсь через черт-те сколько лет на родину, и на
тебе - единственный приятель сидит. Прокатимся?
- Можно прокатиться, хотя меня тошнит.
- Не беда. Включим кондиционер.
Он что-то сказал по-английски в микрофон, и заокеанский лайнер мягко
поплыл, прихватывая в затемненные окна разинутые рты демонстрантов и мокрые
маркизы магазинов. Салон начал наполняться прохладным лесным воздухом.
- Приятно так ехать, правда?
- Да, приятно.
- Люблю эту машинку. В моем самолете для нее есть специальный отсек. Я
ее всегда беру с собой.
Матерь Божья, Матерь Божья, подумал я. Не иначе, скоро конец света. Всю
жизнь, стоило мне скопить немного денег, происходила девальвация.
- Как поживаешь? - спросил Мицкевич, и только тут я заметил, что он
говорит с иностранным акцентом. - Ох, прости. Шерше ля фам. У тебя
неприятности. Не горюй, я выпишу из Америки адвокатов.
- Да. Что-то произошло. Что-то идиотское и абсолютно непонятное. Как
черепица с крыши или гром с ясного неба. А у тебя как дела? Извини, сам
вижу. У меня уже сутки болит голова.
- Помнишь, в конце войны меня отправили к белым медведям. Десять лет
Воркуты, слыхал про такой лагерь? Нет, погоди, одиннадцать, а потом я слинял
в Америку. Брался за все без разбору. Наконец обзавелся небольшой