"Бенжамен Констан. Амелия и Жермена" - читать интересную книгу автора

написать Амелии письмо, в котором объясниться как бы против воли и,
предложив ей руку и сердце, в тоне наполовину нежном, наполовину суровом
выставить мои условия. Письмо, например, такое:
"Я люблю Вас. Вы не могли этого не заметить. Три месяца я боролся с
Вашим неизъяснимым очарованием. Боролся изо всех сил. Обладая независимым
состоянием, независимым положением, независимым характером, я намеревался и
впредь сохранять независимость как ради моих убеждений, так и ради уз,
связующих меня с Францией. Но старания мои были тщетны, и я вынужден
признаться, что покорен Вами. Видеть Вас сделалось для меня желанием,
которое я не могу превозмочь. Не видеть Вас сделалось мукой, которую я не
могу перенести. Итак, я решился искать счастья видеть Вас ежечасно,
ежеминутно. Однако Ваша власть надо мной, поработив мое сердце, не лишила
меня разума, и на тот случай, если чувства мои Вас тронут, я обязан описать
вам мое положение, характер и взгляд на супружество. Я скорее соглашусь
лишиться Вас, нежели Вас обмануть, пускай даже невольно. Из тех
непродолжительных бесед, какие имели мы с Вами, Вы могли вынести убеждение,
что я полагаю независимость женщин пагубною для их счастья, равно как и для
нашего. На сей счет я решительно англичанин. Впрочем, англичане стоят за
близость лишь в отношениях физических, я же притязаю также на сердце и ум
избранницы. Узы самые тесные должны связывать обоих супругов во всякий час
без изъятия. Жене отведена в общем бытии роль существа кроткого,
сговорчивого, приветливого, дарующего утешение и покой, - существа уже по
одному этому подчиненного. Всякое разделение занятий и планов, а
следственно, всякая независимость женщины открывает доступ для развлечений,
привязанностей и мнений посторонних и этим одним все губит. Женщин, с
которыми такая связь - связь постоянная, безраздельная - возможна, на
свете немного. Быть может, Вы одна такая и есть. Сколько могу надеяться, Вы
достойны того, чтобы Вас направляли или, говоря иначе, наставляли ради
Вашего счастья и моего. Вы способны сделаться в тысячу раз лучше. До сей
поры Вас ни разу не направлял человек, глубоко к Вам привязанный. Знакомцы
Ваши забавлялись живыми и веселыми Вашими речами, а об воспитании ума Вашего
и суждений не заботились. Оттого разговор Ваш всегда оживлен, нередко остер,
подчас неприличен. Всем, что есть в Вас превосходного и естественного,
обязаны Вы себе самой; всем, без чего могли бы Вы обойтись, обязаны
ветрености, усвоенной в свете, и одиночеству сердца. Не думаю, что ошибусь,
сказавши, что дружеская рука, действуя мягко и осторожно, превратила бы Вас
в существо, исполненное прелестей и достоинств всякого рода. Вот что желал
бы я предпринять, вот чему желал бы посвятить свою жизнь. Если, говоря о
том, чего ныне Вам недостает, оскорбляю я Ваше самолюбие, следственно, дурно
Вас знаю. В таком случае письмо мое должно Вам сжечь, а меня отвергнуть.
Положение мое располагает и даже вынуждает к супружескому союзу теснейшему и
исключительному. Имения и дела требуют присутствия моего во Франции, а
возможно, и в деревне близ Парижа. Деревенская жизнь, говорите Вы, Вам не по
нраву. Смею предположить, что Вы в деревне, в имении, Вам самой
принадлежащем, подолгу никогда не живали. Проводили, должно быть, несколько
дней у светских знакомых без дела, без привязанности, мучаясь непривычной
обстановкой и праздным времяпрепровождением, вспоминая о жизни бурной и
оживленной и о ней мечтая. Можете ли Вы судить о том, какое действие
произведут на Вас чувство всеобъемлющее, каждодневные занятия, жизнь более
основательная, любовь, материнство и природа? Итак, мы поселимся в деревне