"Алексей Константинов. Ноктюрн (Ассоциативная фантастика)" - читать интересную книгу автора

дощатые джунгли чердачных надстроек, ржавые стрелы флюгеров, прогнившие углы
просевших веранд, над головой в тенетах электропроводки и бельевых веревок
чьи-то цветастые простыни, половики, рубашки, еще выше лепные балкончики с
фамильной рухлядью и кустами фикусов в рассохшихся кадушках.
Старый город. Вначале "УХиМПи" планировалось строить именно в его
черте, но предварительная хроносъемка местности отшарахнула от такого
прожекта даже повидавших виды лабораторных крыс. Нет, эти тесные кварталы не
были вморожены в "погибший мозаичный пласт", не вращались в "инверсионном
фазовом сдвиге" и не стояли на какой-либо иной мало изученной аномалии, они
сами являлись аномалией. Это была какая-то жуткая обочина времени, отхожий
кювет вдоль столбовой дороги, выгребная яма с продолжающими прибывать
пространственно-временными нарезками, целиком автономными, жизнеспособными,
энергичными, прорастающими один сквозь другого и урывающими, пятый у
двенадцатого, лишний кубометр на лишнюю секунду, лишь бы под клочком
белесого неба. Минареты древних мечетей кренятся над не менее древними
главками православных церквей, а те мученически неуступчивы в своей
безграничной терпимости к стали и бетону индустриальных лет. Подземные
переходы внезапно заводят из асфальта в сумрак укромных аллей императорского
сада или опускают еще ниже, к мутным каналам с дурным запахом эпохи
средневековья. Каскады фонтанов чуть ли не времен Халифата рядом с ажурными
павильонами саун и варьете. Но тут же брусчатка кривеньких мостовых,
свистящий песок в истончавших водосточных трубах, выжженное безлюдье
тупичков я засилье каменной духоты, всего-то в минуте ходьбы от сутолоки
пивных баров и склочных очередей в косметические салоны.
Присев отдохнуть, Ард ностальгически припомнил, как восемь лет назад,
проводя здесь выборочную перепроверку результатов хроносъемки, он в упоении
скитался одиночным маршрутом по этим привораживающим взгляд сколам чужой
жизни. То выбредал в современность, гомон и толчею, то нарочно заныривал в
самые экзотические и беспросветные глушь, разор и молчание. Так отрешившийся
от мира старьевщик роется в куче мусора - ничего не ищет, а просто
наслаждается желанием разгребать и разглядывать только ему одному
приоткрывающееся прошлое.
"Сидишь мечтаешь?" - встревоженно побеспокоил его мысли ЭкзИм. "А ты
все подсматриваешь?" - не обиделся Ард, скорее, даже обрадовался невидимому
собеседнику. - "Сейчас и ты насмотришься, - настораживаясь еще больше,
пообещал тот. - Ой держись!"
И что-то неуловимо переменилось в пронизывающем пространство
настроении, а потом, нарастая и накручиваясь, отрывистыми аккордами пошла
какая-то иная временная тональность. Арда сорвало с места и понесло, или это
понесло относительно него сорвавшуюся-таки под откос реальность?..
Контраст стремительно сменялся до болезненности рельефным контрастом:
только что тут вольготно сибаритствовали - и уже побираются, ремесленничали
и элегантно гурманили под тентами дорогих рестораций, - а через смелькнувший
проулок уж хлебают угрюмым семейством кислый борщ в загаженном палисаднике.
Зной даже за солнцем, хотя миг - и сразу сырая промозглость подворотни,
придушенный взвизг, убегающие шаги и забористая ругань. Майки, шорты,
панамы, длинноногие девицы поснимали лифчики из-под легкомысленных
распашонок, чей-то рассерженный росчерк по тексту, и - лишенные фигур тетки
гуртом попылили по воду, навздевав на себя убогого гардероба за все охально
заголившееся женское племя... Изможденный актер в черном трико