"Роман Коноплев. Евангелие от экстремиста " - читать интересную книгу автора

В Эмиратах была настоящая эйфория - ты идешь по южному городу, с толстенной
пачкой долларов в кармане. Правда, чужих, но все же... Для закупок я возил
наличными чудовищные суммы чужих денег. Просто, в кармане, как сигареты. И в
тот момент, когда ты идешь по городу Дубаи, каждый бандерлог тебе улыбается
большими белыми зубами, со словами "привет", или "как дела", и не важно, что
кроме этих двух фраз он может по-русски вообще ничего не знать.
И вот ты снова в Брянске. Уже без денег, уже холодно. Продавцы в
магазинах говорят на хорошем русском языке, только в каждом их предложении
слышится "пошли вы на". Потому что зарплата у продавца в Брянске на порядок
ниже, чем у последнего, не умеющего читать и писать, трахающего своего
ближнего приятеля, бандерлога в Дубаи. Наверное, в том числе и по этой
причине, наш народ, в целом, уже не способен немотивированно испытывать
радость. Быть может, если б русские организованно так, всей страной, бросили
пить, и принялись курить траву, какой-либо перелом произошел. А водка, она
ведь, кроме пустой злобы и агрессии, никаких чувств не вызывает.
Назад из Эмиратов самолет летел полностью пьяным. В аэропорту народ на
последние доллары тарился дешевым алкоголем в Дьюти Фри, и дорога до Москвы
сопровождалась хоровым пением русских народных песен, а также бросанием
через весь салон нездорового веса золотых колец и прочих там изделий.
Обстановка стояла напряженная, а стюардессы выдавали любое количество порций
еды, лишь бы российский средний класс водку Финляндия и Мартини Бианку
закусывал хотя бы как. Потом все предприниматели, вместе со своими толстыми
женами, поочередно ходили блевать в хвост - там была вечная очередь в
туалеты. Самолет регулярно попадал в зону турбулентности, это вообще было
очень забавное зрелище - из багажных отсеков прямо на головы нетрезвым
пассажирам падали разные сумки, и было очень весело. Иногда самолет садился
в других городах, в Питере, к примеру. И тогда все быстро трезвели,
прикидывая неприятности. Желающие выходили здесь же. Мне, хоть и влом было
долго париться в самолете, ни в каком Питере выходить было решительно
нельзя. Я не был знаком с пропускной таможенной системой в их Пулково, а это
было чревато. Спустя, наверное, поездок пять, я чувствовал себя уже бывалым
контрабандистом и нарушал таможенные правила даже из чистого азарта, когда в
этом не было особой необходимости. В Шереметьево-2 преодолеть таможенников
особого труда не составляло. А в Питере шарили посерьезнее, поскольку там
пассажиропоток меньше, и таможенники, ясное дело, беднее и злее.
Возвращение в Брянск, особенно зимой, непременно вызывало глубокую
депрессию. Неудовлетворение достигло предела. Все опротивело. Эти поездки за
границу, не приносившие решительно никакого дохода, раздражали с каждым
разом все больше и больше. Невозможно было предугадать конъюнктуру - я
опоздал с этими Эмиратами лет на десять. Раздражение накапливалось,
казалось, мир остановился и замер. Апокалипсические постиндустриальные
пейзажи города Брянска с каждым часом отторгали мою плоть куда-то в
невесомые конопляные дали. Только там можно было хоть ненадолго оставаться
тем, кто ты есть, там ничего не бесило, и Родина не казалась столь
презирающей тебя самого. И, кажется, твое существование среди шести
миллиардов таких же уродов, как ты, пока еще оправданно.
"Пока все хорошо, пока все хорошо". Где-то справа, не как у людей,
билось сердце, и черно-белые картинки сменяли друг друга, как кадры
французского фильма "Ненависть".