"Роман Коноплев. Евангелие от экстремиста " - читать интересную книгу автора

постеснялись. Говорили очень почтительно в отношении друг друга.
В остальном кандидаты вели себя по-разному. Барышня по имени Алина, моя
землячка, кандидат от правых, рассмешила весь избирком своим информационным
листком для избирательных участков. Алина указала, что после аварии на
Чернобыльской АЭС беженкой покинула с родителями Брянскую область. В 1984
году. Авария, на самом деле, случилась в 1986. На том злосчастном заседании
избиркома нам влепили второе предупреждение и решительно не давали говорить.
Однако, после моего намека по залу пошел такой шорох и оживление, что
председатель вынужден был замять конфуз. Все дружно постановили считать это
надругательство опечаткой.
Последнюю встречу с избирателями нам разрешили провести по селектору на
все цеха и кабинеты НИИ, занимавшегося разработкой и производством пластитов
и прочих взрывчатых веществ. Мы с Голубовичем немного посмеялись, выглядело
это приглашение достаточно символичным на фоне нашего имиджа отъявленных
экстремистов, которым палец в рот не клади. Руководитель НИИ, оказывается,
искренне верил в нашу победу. И очень просил нас после победы посетить
первым его проблемное предприятие. В самый последний день допустимой
предвыборной агитации мы со Стасом Дьяконовым отправились в город Богородск
и целый день, как все прочие партийцы, пробегали с газетами. Старинный город
Богородск был славен историей центра кожевенной промышленности. До революции
по количеству предприятий, выпускающих изделия из кожи, Богородск занимал
второе место. После Питера. Лазили мы до позднего вечера, и уже заполночь
вернулись обратно в Дзержинск. Самое главное осталось позади.
Аскетизм и дисциплина. Самовольный тотальный запрет на практически все
удовольствия. Секс и алкоголь под запретом, чтоб никому не было обидно. А
как еще можно было самоорганизоваться? Мы сами, добровольно, стали
тоталитарной сектой. Наверное, по-другому ничего и не вышло бы. Со стороны
мы напоминали роботов. Люди в черном лазили денно и нощно по всему городу, и
были крайне непохожи на окружающих. Дзержинск очень провинциален. Ничего
подобного город не видел. На рок-концерте, устроенном в городском ночном
клубе, куда приехал Джефф с нацбольскими панками и Елькин со своими
гитарными девочками. Они наделали столько экстремизму, что поглазеть на нас,
прыгающих под музыку последних времен, сбежались все тетки из баров и кафе.
Вместе с ментами вылупились, разинув свои златозубые рты. Выборы подходили к
концу. В штабе не осталось ни одной газеты. Только та самая, мерзкая первая
листовка, "свой парень", валялась по всем углам. Ее осталось еще тысяч
десять, и Елькин собирался ее оприходовать уже после всего, просто пустить
ее на Нижний.
Наступил последний день. Я весь его просидел в избиркоме. На тот
случай, если в последний день удумают-таки нашего кандидата снять. Слонялся,
болтал с представителями штабов других кандидатов. Особенно долго говорили
ни о чем с тремя толстыми молодыми людьми в белых костюмах. Молодые люди
бодрились, все истории мне всякие рассказывали. В коридоре столкнулся с
Председателем избирательной комиссии. Довольно интеллигентный мужик,
отставной военный, с которым мы проговорили около часа о разных умностях,
после всего задал вопрос, на какое, собственно, место мы рассчитываем. Я
ответил, что особо в облаках не летаем, но в победу верим. А во что нам еще
было верить? На что он мне ответил:
- Я, конечно, Роман Евгеньевич, желаю Вашему кандидату всяческих
успехов, но, по моим данным, будет у него один процент и последнее место.