"Григорий Иванович Коновалов. Вчера (Повесть) " - читать интересную книгу автора

черные глаза были и у Нади, только светились они приветливо и весело.
Когда Енговатовы, собираясь в дорогу, стали надевать шубы, я
почувствовал себя несчастным.
- Сейчас хочу жениться, сейчас, - сказал я, хватая девочку за рукав
шубы.
В эту ночь снились мне черные, в косой прорези глала девочки и яркая
лента в ее кудрях, таких же упругих, как у Василия Догони Ветер.


2


Утром пришла к нам Кузиха, о которой соседские ребята рассказывали,
будто опа варит из детей мыло. Кузпха была набожная старушка, покинутая
сыновьями. Она ходила с большой клюкой, держала пабок голову на топкой
свихнутой шее. Моя мать жалела ее, а бабушка называла остробородой
ведьмой. Но сейчас бабушки не было дома, и мама угостила Кузиху капустным
пирогом.
Нищая быстро оглядела горлицу и, крестясь и приговаривая: "Голубушка
моя родпс-нькая", села на лавку и принялась есть. Острый подбородок ее
двигался быстро, почти соединяясь с кончиком носа. Старуха оперлась на
клюку и начала рассказывать притчу о бедной матери, покинутой сыновьями.
- И вот они, милая, сыновья-то единоутробные, отреклись от нее, а
она... плачет. - Кузиха смолкла. По ее морщинистому длинному лицу потекли
слезы.
Мама, подперев ладонью щеку, стояла у печи и грустно смотрела на меня.
Сердце у меня замирало от страшного рассказа старухи.
- И захворала эта мать, вовсе занемогла. Позвали добрые люди детей ее и
сказали: "Ни стыда в вас, ни совести, бросили вы старого человека, а ведь
она вам жизнь дала, поила-кормила, подыхаючп на работе". А старшойто
отвечает: "Мы-де лучше собаку будем кормить, чем эту старую ведьму".
- И что ж, Анисья Николаевна, - продолжала Кузиха, строго глядя на
меня, - с той поры у сыновей-то в этом месте, в самой мякоти, в самых
ляжках, сидят маленькие собачки и поедом едят пх. Так-то, Апдрепка,
измываться да изгаляться над матерью родной.
И мне представилось, будто бы моя мама стала слепой старухой, а я
большой, как Кузихин сын, покинул свою мать. Я подбежал к маме, обпял ее
ноги, запутавшись а подоле широкой юбки, и заплакал.
- Я не буду, пе буду, маменька, не умирай!
Мать гладила мою голову, а я все стоял и плакал.
- Где он? Где Андрюшка-пичужка? - услыхал я, и чьи-то жесткие добрые
пальцы коснулись моего затылка. Я поднял голову и увидел моего
сивобородого дедушку. Он только что вернулся пз церкви и протягивал мне
ломоть просвиры. Черствый, пахнувший елейным маслом хлеб и веселое румяное
лицо деда отвлекли меня от грустных мыслей. Я улыбнулся и попросил дедушку
покачать меня на ноге.
Но с этого дня я с затаенным страхом и враждой всматривался в
здоровенных угрюмых сыновей Кузпхп, когда они вечерами, задав скотине
корму на ночь, приходили к пам покурить. Тяжелое недоумение рождалось в
душе моей: почему сыновья бросили убогую мать? "Не поладили что-то", -