"Александр Терентьевич Кононов. Зори над городом " - читать интересную книгу автора

прямо-таки оказался в тупике: ну как такому дяде что-нибудь растолкуешь? Там
была одна картина - круг из золотой бумаги, перечеркнутый черной линией,
потом - треугольник рядом; подпись - "Наполеон"... Пока, однако, художник
раздумывал, мужик вдруг как зевнет во весь рот: "Чаво там толковать, ето нам
знакомо, неоимпрессионизм, и боле ничаво".
Ирина искоса поглядела на Гришу и отвернулась.
"Это они про меня". Гриша, сообразив это, даже не рассердился:
- Значит, художнику все-таки приходится объяснять содержание таких
картин?
- Приходится ли художнику... э-э... объяснять? - Киллер пожал
плечами. - Да это его обязанность!
- Но обязанность вызвана, должно быть, тем, что картины публике
непонятны?
- Речь идет, - вмешалась Ирина, - об искусстве для избранных. Во всяком
случае - не для толпы. Не для масс.
- Массы - горы шлаку, - воскликнул Персиц, - творческая личность,
художник, поэт - это алмаз.
- Ты, Самуил, алмаз?
- Ну к чему это! - нервно прикрикнула Сурмонина.
- Вы правы. Это ни к чему, - сказал Шумов. - Прощайте!
Закрыв за собою дверь, он решил про себя, что больше сюда не вернется.

11

- Вас прислал шах, но не персидский?
Статный, румяный, кареглазый здоровяк в косоворотке с вышитым воротом
приветливо улыбался.
Это был тот самый добрый молодец, которого Гриша заприметил когда-то в
университетском коридоре.
Улыбка его отличалась необычайной привлекательностью: открытая,
дружелюбная; зубы сияли чистым, влажным блеском, один к одному, ровные,
белые, под стать алым губам, чуть оттененным молодым пушком.
Он, должно быть, нравился всем окружающим, и сам, надо думать, хорошо
об этом знал.
- Какой шах?
- Не персидский! Мы с ним однокашники по гимназии. Учитель русского
языка вызывал его к доске не иначе, как "Шах, но не персидский". Так мы и
привыкли его звать Шахно-Неперсидский. Я имею в виду милейшего Семена
Шахно - ведь именно он направил вас ко мне? Вас зовут...
- Григорий Шумов.
- А меня Борис Барятин. Присаживайтесь-ка на этот, считаю долгом
предупредить, довольно хилый стул.
По всем признакам, помещение редакции "Нашего пути" служило
одновременно и складом изданий, и конторой, и, судя по стоявшей в углу
койке, чьей-то спальней.
Половина комнаты была завалена перевязанными бечевкой кипами журналов в
уже знакомых Грише сереньких обложках.
- Итак, - сказал Барятин, - возьмем сразу быка за рога. Кое в чем вы
можете довериться моему опыту. Я ведь сам немало погранил тротуары с "Нашим
путем" под мышкой. Но теперь меня повысили: по должности я, можно сказать,