"Александр Терентьевич Кононов. Зори над городом " - читать интересную книгу автора

- Вот! Тут-то и начинается серьезный разговор. Если бы вместо
либеральной фразеологии студенты завели речь об уличной демонстрации, если
бы в воздухе запахло хоть чем-нибудь похожим на такой протест, - о,
поверьте, сюда были бы брошены самые отборные силы известного вам
малопочтенного ведомства. Вот это действительно серьезный разговор.
Он вдруг замолчал.
В аудиторию вошел одетый в мундир белобрысый студент с маленьким
малокровным личиком, на котором застыла не то какая-то обида, не то спесь.
Ни на кого не глядя, он подошел к скамье первого ряда и, откинув полы
мундира на шелковой подкладке, уселся как раз напротив кафедры.
- Для такого серьезного разговора, - продолжал грузин, - у нас сейчас,
пожалуй, и действительно времени не хватит: по некоторым довольно ясным
признакам в этой аудитории сейчас начнется лекция по церковному праву. А
кроме того, в присутствии шутов гороховых мы, конечно, такой разговор
продолжать не будем. Но мы к нему вернемся.
И грузин, подхватив под руку рослого студента, пошел вместе с ним к
выходу.

7

Нет, не так уж чинно, не так спокойно, как могло показаться на первый
взгляд, текла жизнь в университете.
Кто такой Оруджиани? Академистом его обозвали, конечно, в пылу спора.
Академисты отрицали политику, они ратовали за то, чтобы студенты занимались
только своим делом - наукой. На деле это означало: пусть все остается
неизменным, в том числе и существующий государственный строй. И это тоже
было политикой.
Уж конечно, не такой политикой занимался Оруджиани...
Проще всего было бы встретиться с ним самим. Поговорить. Но грузин
исчез бесследно.
Подобное исчезновение студента - на неделю, на две, а то и больше -
было в университете делом обычным. Многие пропадали даже на год, появляясь
только на экзаменационных сессиях.
А иные и на сессию не приходили: эти уж были кандидатами в вечные
студенты.
И вообще никто не интересовался, учится студент или нет: это было его
личное дело.
Гриша не избежал участи других новичков - он был пленен свободой
университетской жизни. Профессора называли слушателей коллегами, ставя этим
себя как бы на одну доску с ними, - в известной мере, конечно: разница в
возрасте и в уровне образования все же сказывалась, - студенты оставались
почтительными со старшими добровольно. Добровольно! Как это отличалось от
казарменной дисциплины гимназий и реальных училищ!..
Можно было посещать не только свой факультет, а любой, ну хотя бы
историко-филологический. Ах, какие лекции читал там Платонов!
И, наконец, можно было бойкотировать профессоров, известных своей
реакционностью. Взять хотя бы Варфоломея Регинского,[1] возглавлявшего
кафедру церковного права.
Человек без всякого дарования, да, кстати (так утверждали студенты
старших курсов), и без достаточных знаний, он, не прикрываясь ничем, делал