"Александр Терентьевич Кононов. На Двине-Даугаве " - читать интересную книгу автора

Значит, ты и забираешь всю кучу. Если на Голотского ставили двое, стало
быть, делите выигрыш пополам... Нет, на инспектора двое не поставят, -
сказал, подумав с минутку, Дерябин, - а на ксендза желающих много. Я вот все
и думаю: если в третьем классе так играют, почему нельзя в первом?
- А в приготовительном?
- В приготовительном... нет, там не выйдет.
- Почему?
- Надо, чтоб в классе все ребята хорошо знали друг друга. Надо прожить
вместе, ну, хоть зиму. А разве ты всех знаешь у себя в приготовительном?
Можешь за любого поручиться? Руку отдать на отсечение?
- Как это - руку на отсечение?
- А так: если выдаст тот, за кого ты поручился, тебе полагается отсечь
руку прочь, начисто! Понял?
- Понял.
- Теперь слушай. Иные ребята третьеклассники выигрывают по рублю. По
ру-ублю! - протянул Дерябин, и глаза у него заблестели. - Чуешь, до чего это
стоящее дело? Чуешь? - Щеки у Дерябина пылали.
Гришу рассказ об игре с пятаками не очень увлек, и он отозвался больше
из вежливости:
- Чую.
- И - никому ни слова! Как только я налажу все это у себя в классе - а
я уж добьюсь, налажу, - приходи тогда к нам. Наши мальцы-первоклассники про
тебя уж знают, пустят... Были б деньги - дело пойдет!

8

Нет, не было денег у Гриши. И изобретенная третьеклассниками игра мало
его интересовала. Дома (если можно было сказать "дома" про квартиру
Белковой) он забывал и о Дерябине, и о Никаноркине, и о Довгелло... и даже о
Стрелецком, о своем долге ему.
Вечером он часто оставался один: франтоватый Лехович уходил куда-то,
захватив с собой стек - короткую палочку с кожаной петлей на конце - и надев
чуть набок особого фасона "кавалерийскую" фуражку. Зыбин чаще всего
возвращался только к ночи, а Жмиль вообще в счет не шел, до того был тих.
Гриша садился тогда к окну, за которым ярко тлел над черными крышами
поздний закат, и начинал думать о том, что сейчас делается дома. А где это -
"дома"? Он знал только адрес, написанный на бумажке очень крупно отцовской
рукой: "Местечко Прейли, усадьба г-на Шадурского". И знал, что это очень
далеко, надо ехать по железной дороге, а потом еще на лошадях. Или - пешком.
Он вспоминал материнскую руку, чуть жесткую, - не часто она гладила его
голову, - вспоминал отца, и маленького Ефимку, и бабушку... И тяжкая тоска
медленно, больно, глубоко входила в сердце.
Когда становилось совсем темно, приходила кухарка Настя, зажигала,
зевая, пахучую керосиновую лампу и уходила.
А тоскливое чувство заброшенности - чувство, которое он тогда и назвать
не сумел бы - оставалось с ним: словно совсем один жил он теперь,
безрадостно, на горькой и пустой земле...
В один из таких вечеров он пристроился поближе к тусклой лампе и
принялся за книгу, полученную от Вячеслава Довгелло.
Через час он забыл обо всем окружавшем его. Будто молния озарила перед