"Андрей Константинов и Александр Новиков. Мент. (Андрей Обнорский)" - читать интересную книгу автора

станет тошно от этой бессмысленной "секретной" писанины и этих бумажонок...
А для оперов студент Зверев был просто находкой - он высвобождал время
для настоящей работы. Ее было с избытком - помимо обычного вала бытовухи,
характерной для всех районов пятимиллионного мегаполиса, двадцать седьмое
отделение захлестывал вал специфических дел, присущих центру. Штатное
расписание этого почему-то не учитывало, и количество оперативников в
"двадцать седьмом" было таким же, как и в других отделениях.
...А центр кипел. Один Гостиный двор поставлял клиентов в изобилии. На
втором этаже универмага, на галерее, известной всему городу под названием
"галера", бойко торговали спекулянты. Нередко они не только спекулировали,
но и кидали. Вместо вожделенных, тщательно осмотренных, ощупанных джинсов
покупатель, случалось, получал только половинку этих заморских портков. В
коробке из-под итальянских сапог могла оказаться бумага, вместо модной
"аляски" могли подсунуть ватник, а вместо "соньки" - кирпич... Короче
говоря,- кукла!
В восемьдесят пятом девяносто девять процентов советских граждан даже в
глаза не видели денежек из USA или Suomi. А здесь, в центре, они уже имели
хождение. Халдеи в престижных кабаках, шустрые приблатненные таксисты и
проститутки млели от этих бумажек и безошибочно разбирались в портретах
американских президентов. В сортирах, подъездах и проходных дворах центра
города-героя Ленинграда перетекали из рук в руки валютно-рублевые потоки.
Случалось - текла кровь. Страшный гнойный нарыв, невидимый глазу
простого обывателя, старательно замалчиваемый прессой, вызревал. Еще не
принято было говорить о наркомании, но она уже была... еще писатель Кунин
не написал слащавую "Интердевочку", а похотливые козлы могли найти здесь
проституток обоих полов. Много здесь было грязи. Невероятно много.
Разгребали ее опера двадцать седьмого. Однажды Сухоручко сказал Звереву:
- Поехали, Саня, трупик у нас.
Сашке стало почему-то неуютно. Покойников за свою жизнь он видел всего
дважды. И оба раза это были пожилые люди, умершие естественной смертью...
Он ничего не спросил, собрался и вышел вслед за капитаном. Машин, как
всегда, не было - в разгоне. Поехали на трамвае. Убийство, мелькало в
Сашкиной голове зловещее слово. Страшное слово...
А оказалось еще страшнее... Девятилетний мальчик висел в петле из
бельевой веревки, валялась на полу опрокинутая табуретка, у стены стояла
снятая с крюка картина.
Сашка остолбенел, а Сухоручко коротко и зло выматерился. Из кухни
доносились всхлипывания и чей-то голос. Не понять - мужской или женский.
Но испуганный, на грани истерики... Пахло валерьянкой. Рядом что-то
ослепительно вспыхнуло, и только тогда Зверев заметил присутствие в
комнате еще трех человек.
- Прокуратуре - привет,- услышал он негромкий голос Сухоручко.
- Здорово, Михалыч,- ответил очкастый мужик.- Погоди, я вот сейчас...
Толстяк вытащил из кармана ингалятор, вставил в рот, нажал на донышко.
Снова сработала вспышка - фотограф снял детский трупик с другого
ракурса.
Всхлипывания в кухне стали как будто тише. В окно било яркое солнце, но
Звереву казалось, что в комнате сумрачно, как в густом хвойном лесу.
- Фу... отпустило,- сказал толстяк, убирая яркий импортный ингалятор.
Сашка как завороженный смотрел на тельце в школьной форме, на ноги без