"Андрей Константинов и Александр Новиков. Мент. (Андрей Обнорский)" - читать интересную книгу автора

сильнее, чем на лестнице. А также блевотиной, многодневной пьянкой...
мерзостью пахло.
Может быть, детям даже лучше в детдоме, подумал Сашка. Наверно, это
было неправильно... наверно, несправедливо. Но именно так он в тот момент
и подумал.
- Собирайся,- бросил женщине капитан. Он заглянул в комнаты, в кухню,
не нашел там никого и снова обернулся к хозяйке: - Собирайся, блядь, кому
сказано.
Баба все так же таращилась бессмысленно и пьяно. Сухоручко залепил ей
пощечину, и она поняла - стала безропотно одеваться.
...В отделении Сашка под диктовку капитана писал: "...невзирая на
предложение вести себя прилично, осыпала нас нецензурной бранью. Пыталась
ударить капитана Сухоручко в лицо, плевалась и частично оторвала рукав
пальто".
Вот так он стал "свидетелем"... Не самая привлекательная сторона в
ментовской работе, но из песни слово не выкинешь. В тот вечер его
пригласили посидеть в оперской компании. В принципе, это означало, что
Зверева принимают в коллектив. Нет, он, разумеется, еще не был для оперов
своим. Но уже и не был посторонним... В квартире непутевой
пьянчуги-спекулянтки капитан Сухоручко успел и дело сделать (полтора года
назад в такой же безобидной ситуации зарезали опера в Выборгском районе),
и понаблюдать за реакцией Зверева. Студент, с его точки зрения, вел себя
правильно: он явно не испытывал никакого удовольствия от омерзительной в
сущности сцены, но и нос по-интеллигентски не воротил.
Вечером четверо оперов сидели в кабинете ОУР. На самом-то деле их было
трое, а четвертый - неоформленный стажер Зверев. На столе стояли бутылки с
пивом, водкой. Лежал толстыми ломтями нарезанный хлеб и вареная колбаса.
Скатертью служила партийная газета "Правда". Левый локоть Зверева
опирался на "Всенародную поддержку гласности", из-под правого к нему
взывал заголовок "Твоя позиция в перестройке?".
...А у Сашки не было никакой позиции - он просто был счастлив. Он был
счастлив от возможности пить водку с этими необыкновенными мужиками. Он
захмелел не столько от водки, сколько от сознания того, что сидит в кругу
оперативников. Он был гораздо более образован и эрудирован, чем любой из
них (у капитана Сухоручко образование было всего-то восемь классов), но
страстно завидовал их некнижной мудрости и знанию жизни. Все, что говорили
опера, казалось ему очень значительным и важным... И он, Александр Зверев,
сидит в этом узком кругу избранных.
- Вот ты спрашиваешь,- говорил, обращаясь к Сашке, Сухоручко,- что же
мы доказательств не собрали на эту пьянь? Несправедливо, считаешь, ее в
КПЗ определили?
- Ну... не знаю.
- То-то, что не знаешь. А доказательства, Саня, по ее мелким кражонкам
мне и собирать неохота. Понял? У меня полно дел серьезных... время тратить
я на нее, стерву, не буду. А подставил ее по делу, совесть меня не мучает.
Пока она детей своих худо-бедно кормила, никто ее не трогал. А теперь я
эту тварь из Питера вышвырну и воздух чище станет.
Второй опер, Толя Соколов, разлил водку в стаканы и сказал:
- Точно. Вот если бы у этой Никитиной был притон... тогда, конечно,
закрывать ее смысла не было бы.