"Константин Иванович Коничев. Русский самородок (Повесть о Сытине) " - читать интересную книгу автора

литографии и в книжной лавке у старовера Шарапова. Сытин тем временем,
улучив минутку - не молчать же, - учтиво спрашивал стыдливо разрумянившуюся
Дусю:
- Как, Евдокия Ивановна, будет ли в согласии со мной ваше намерение,
если я вас приглашу в следующее воскресение в Нескучный сад?..
- Я не против, я спрошу позволения у мамаши.
- Пожалуйста, Евдокия Ивановна, пожалуйста...
Когда на стол подали самовар, расставили чашки с блюдцами, появился на
смотринах похожий на колдуна длиннобородый Шарапов. Истово покрестился. Ему,
как самому старшему, определили место за столом в переднем углу под
сверкающими позолотой образами.
Все молча принялись за чаепитие, по-старинному, из блюдечек. Неловкое
длительное молчание попытался нарушить Шарапов, спросив хозяина:
- Каково, сударь мой Иван Ларионович, ваши дела идут?
- Не могу бога гневить, - ответил кондитер Соколов, - наши изделия
славятся по всей Москве и вкусом и искусством внешности. Мы ведь работаем
больше по заказам: на свадебные и именинные балы, случается юбилеи частных
лиц и обществ обслуживать, бывает и на поминках потребность в кондитерских
изделиях. Везде приходится успевать. А как вы, господин Шарапов,
подвизаетесь?
- Тоже не могу жаловаться, - отвечал книжник. - Меховая торговля ни
шатко ни валко, а книжная лавка и литография лубочного товара - это меня
выручает. Особенно на ярмарках. А в Москве с помощью "фарисеев" приходится
работать, и они выручают нас.
- Позвольте, как это понять "фарисеев"?
- А это такая голытьба, что по трактирам шляется. Они берут товару,
скажем, в долг рублей на пять, продадут, себе процентики зарабатывают на
ночлег и на хлеб-соль, и долг за товар немедленно мне возвращают...
Опять замолчали. Надо бы старику Шарапову о чем-то спросить Дусю, но
как-то не смеет, да и не знает о чем, и невольно, в старческом полузабытьи
губы его шепчут: "И язык мой прильпе к гортани моей и слова сказать не
могоша"...
Солнце проглянуло через окна, бросилось лучами в дом, пробежало по
крашеному полу, заиграло на хрустальных бокалах в буфете, словно бы и оно
захотело принять участие в этих смотринах. В раскрытую форточку доносились
неумолчные крики грачей, сидевших на старых липах.
- Нынче весна, слава богу, дружная. Должен быть хороший урожай, -
заговорил Шарапов, лишь бы о чем-то заговорить. - Наше дело зависит от
хорошего урожая. Это изведано опытом: продаст мужичок излишки хлебца,
глянь - у него и на книжку и на картинку деньги найдутся...
- Это совершенно правильно! - подтвердил и Сытин. - Сам изволил
наблюдать. Но и еще есть причины самые важнейшие для книжного дела: это
развитие грамотности в народе. Неграмотный кидается на картинку, которая
посмешнее да пострашнее, а грамотному человеку мало картинки, ему книжку
подай, и притом не кириллицею печатанную. Смотрите, сколько у нас в
Никольском рынке книжников развелось!.. Но разве еще так бы дело шло, если б
издатели сумели объединить капитал и спаянно работать?..
- Передерутся! - возразил Шарапов. - Ни с каким Манухиным либо
Морозовым нам в одной упряжке не хаживать. Нет коммерции без конкуренции.
- Правильно! - подтвердил кондитер Иван Ларионович.