"Анатолий Федорович Кони. Представление Александру III в Гатчине (Статьи о государственых деятелях) " - читать интересную книгу автора

стоявшему у буфета наследнику престола, с которым мы и вступили в разговор.
Среди окружающих нас на почтительном отдалении я заметил князя
Голицына. Когда наследник обратился с разговором к покойному профессору
Боткину, я отшел в сторону и встретился с Голицыным. На этот раз он меня
узнал и с деланно-приветливой улыбкой меня приветствовал. Но на этот раз я
его не узнал, и с тех пор он стал принимать при встречах со мною
презрительно-гордый вид. Прошли годы, я уже был председателем гражданского
департамента судебной палаты и вдруг получил длинное письмо от князя,
умолявшего меня спасти его отсрочкой слушания дела о его
несостоятельности. Оказалось, что он продолжал пребывать в прежнем
состоянии позлащенной нищеты и делал долги без всякого соображения о том,
чем их покрыть.
На этот раз он оказывался несостоятельным на очень небольшую сумму,
причем главный кредитор был, сколько мне помнится, седельный мастер под
фирмой "Вальтер и Кох". Очевидно, несчастный царедворец не успел
извернуться и заткнуть одну из дыр своего эфемерного финансового
положения. Я снова должен был вызвать его к себе и разъяснить ему, что не
имею права откладывать слушанье дела иначе, как по просьбе истцов или во
всяком случае главнейших из них. Он был в совершенном отчаянии,
растерянный и жалкий, объясняя, что через две недели он, наверно, будет
иметь средства для удовлетворения своих кредиторов. Мне снова стало его
жалко, я решился вызвать поверенного наиболее крупных кредиторов Трозинера
и, объяснив ему, в чем дело, просил его подать заявление об отсрочке
заседания на месяц, на что он любезно согласился, и признание Голицына
несостоятельным не свершилось.
С этих пор оголтелый князь стал меня удостаивать уже неизменным
приветом. Увидев меня в приемной зале, он любезно предложил мне, в
ожидании приема у государя, представиться императрице Марии Федоровне,
выразив на лице сострадание и удивление, когда я ему сказал, что еще ни
разу у нее не был, несмотря на то что мое служебное положение неоднократно
представляло к тому повод. Я видел императрицу, однако, несколько раз не в
качестве собеседника, а в роли постороннего наблюдателя на похоронах
баронессы Эдиты Раден и на больших придворных балах, причем на последних
она принимала участие в танцах с нескрываемым удовольствием, которое очень
оживляло ее незначительное лицо с блестящими глазами и густыми курчавыми
волосами на лбу, сильно заставлявшими подозревать существование парика.
Приема у императрицы ожидало несколько человек, которых она приглашала
по двое и по трое сразу. Для меня, однако, было сделано исключение: я был
позван один. Очевидно, она хотела познакомиться с зловредным председателем
по делу Засулич поближе. Но, увы. Это знакомство не послужило,
по-видимому, к изменению, вероятно, сложившегося у нее предвзятого обо мне
мнения. В небольшом и довольно темном кабинете меня встретила, подав мне
приветливо красивую руку, женщина, которая могла бы казаться еще молодой,
судя по здоровому цвету лица и стройной, тонкой фигуре. Но при ближайшем
рассмотрении лицо ее оказалось старым, покрытым множеством тонких и мелких
морщин, напоминавших потрескавшийся пергамент.
Одни глаза были полны огня и жизни, составляя главное украшение ее
личности и невольно сосредоточивая на себе внимание. Темно-карие, большие
и прекрасного рисунка, они смотрели ласковым, но неглубоким взглядом, в
котором была известная доля нежной приветливости, но за которой не