"Виктор Конецкий. За Доброй надеждой (Роман-странствие) " - читать интересную книгу автора

В Петрокрепости мы заночевали. Здесь я запомнил только два интересных
момента. Один - когда какой-то подозрительный старик-провокатор спросил у
меня:
- Почему, сынок, Петр Великий только на двести лет дома строил?
- Чего? - переспросил я.
- То, что он построил, до сих пор целехонько стоит, а что в прошлом
годе сгрохали, то сегодня уже облупляться начинает! - с укором сказал мне
старик-провокатор и ушел.
Действительно, петровские шлюзы и доки еще прилично выглядят. Построены
они из гранита. А сам городок производит впечатление заштатное.
Второй интересный момент - уничтожение девиации по речному способу.
Девиация - это довольно подлый угол между магнитным меридианом и осью
компасной стрелки на судне. Именно этот угол привел детей капитана Гранта в
пиковое положение. У нас не было Айртона, но угол получался слишком большим,
и его следовало уменьшить и определить. На море мне много раз приходилось
этим заниматься, но такой способ уничтожения, как ныне в Петрокрепости,
бывшем Шлиссельбурге, древнем Орешке, шведском Нотебурге, когда-то в
просторечии Шлюшине, я узнал впервые.
Мы привязали нашу самоходку двумя стальными швартовыми к палу (в
просторечии - столбу), а девиатор командовал: "Выводи на тот куст! Чуть
левее! Так держи!" Мы подрабатывали машинами и держали нос на куст. Девиатор
делал свое дело быстро и точно, мы вертелись вокруг пала не больше получаса.
После чего капитан угостил девиатора водкой, а я повесил над столом в
ходовой рубке аккуратные таблицы девиации.

Ведя судно по штилевому и ласковому летнему Ладожскому озеру, я
пересекал путь, по которому ехал на полуторке ранней весной сорок второго
года. Полуторка шла по льду, знаменитой Дорогой Жизни. Поверх льда уже
стояла вода, она плескала среди снежных высоких обочин трассы. И холодный
туман витал над трассой. И немцы стреляли по нас из минометов. И все, кто
был в кузове, объединили свои одеяла и накрылись с головами, чтобы не
замерзнуть. А шоферская дверца была открыта, чтобы водитель успел выскочить,
если машина провалится в майну.
Все это я помню неточно. И не знаю, где то, что было, и где то, что
потом придумалось.
Я помню, что высунул голову из-под одеял и видел снеговые
четырехугольные укрытия от ветра, в которых прятались регулировщики. Это
было как во "Взятии снежного городка" Сурикова. И помню, как навстречу шли
одна за другой машины, груженные мясными тушами и мешками с мукой. И как
стреляли зенитки. И как ушло на дно Ладоги несколько автобусов с
детишками-сиротами. Они ехали впереди нас и провалились в дыру, оставшуюся
после взрыва снаряда или бомбы. И помню огромные воздушные пузыри, которые
поднимались из воды на том месте, где ушли под лед автобусы. И помню
женщину, стоявшую на коленях, увязшую в ледяной грязи на выезде с Ладоги на
берег. Она была мертва.
А потом нам выдали по эвакоудостоверениям жирную гречневую кашу. И
начался понос. И началась дорога к станице Тихорецкой, но только станицу
взяли немцы, пока мы ехали к ней. И тогда эшелон завернули на Фрунзе...
Теперь мы вели свой СТ к устью реки Свири через Ладогу, ласковую,
летнюю Ладогу. И береговые мысы нежно дрожали от рефракции. Чернели лодки