"Вячеслав Леонидович Кондратьев. Селижаровский тракт " - читать интересную книгу автора

- Какая, к черту, сейчас тактика! - отрезал он тогда. - Отдыхать людям
надо. Отдыхать! Не к теще на блины едем. Поняли?
Да, знает Кравцов, сколько сил потребует передовая, и нечего мотать
людей - намотаются еще.
И люди примечали: понимает их ротный, жалеет - и тоже относились к нему
по-хорошему. Это он видел. За годы службы много прошло через его руки
народа, научился он понимать разные характеры и мог любого человека
раскусить запросто.
Например, чует он, что будет у него с лейтенантом Четиным морока, -
напутает он что-нибудь как пить дать и, чего доброго, под трибунал попадет.
Вот и теперь уже, как первогодник, стер Четин ногу и ползет позади
взвода, прихрамывая.
- Может, бойцам вас на ручки взять, лейтенант? - язвит Кравцов, когда
тот, в который уж раз, присаживается перематывать портянку.
Четин краснеет и ничего не отвечает. А чего отвечать? Румянец, не
сбитый ни шестимесячным училищем, ни месяцем резерва, - беда его. Знает он,
что зовут его заглазно "лейтенантом щечки" и что вообще во взводе он пока ни
то ни се. Прислали его в роту всего за несколько дней до отправления, и до
сих пор не помнит он как следует ни фамилий, ни имен своих подчиненных:
шутка ли - пятьдесят два человека!
Сержант Коншин, от которого он принял взвод, встретил неприветно.
Надеялся, видно, что оставят его во взводе и присвоят звание, так как учился
он тоже на курсах лейтенантов запаса. И до сих пор не выпускает взвод из
своих рук, и доходит до смешного - на каждое приказание Четина бойцы
испрашивают подтверждение сержанта, обидно это до слез.
А сейчас эта чертова портянка и замечание ротного - тоже обида.
Только один раз ходил Четин в училище в ночной поход и тоже стер до
крови ногу, и сравнили это тогда чуть не с самострелом. Об училище
вспоминать не хотелось. Гоняли их на тыловом пайке по четырнадцать часов в
сутки. Одна думишка у всех была: скорей бы закончить - да на фронт, на
обильные фронтовые хлеба. Изголодались - о страшном и не думалось.
А сейчас с пугающей ясностью видит Четин - не готов он для войны. Не
может найти общее с людьми, воевать с которыми, перепутались в голове
строевой и боевой уставы, путает даже команды, сержант поправляет,
подсмеиваясь. Трудно будет ему в бою.
И в то же время с безнадежностью понимает, что только бой, только бой
сможет сблизить его с людьми и сделать настоящим командиром. Если, конечно,
проявит он себя, будет смелее и тверже Коншина, дабы свой командирский
авторитет навсегда утвердить. Но в это слабо верится - сержант старше его и
по возрасту, и по службе в армии и кажется ему сильным и самоуверенным.
Вспоминает он, как на учениях боец Диков (его-то фамилию он запомнил)
отказался выполнить его приказание, и растерялся он тогда, не зная, что
делать, а сержант так спокойненько вроде, не повышая даже голоса, но таким
тоном подтвердил приказ, что Диков как миленький поднялся и без разговоров
перешел в то место, куда указал Четин.
И живит его сейчас только воспоминание о доме, о матери-учительнице, с
которой жил он в маленьком городке под Ярославлем. И было у него за плечами
лишь детство. Не успел даже влюбиться как следует. Нравилась ему одна
девчонка из класса, ходили два раза в городской сад, посидели на затененной
скамейке, но даже поцеловать не решился...