"Лариса Кондрашова. Умница, красавица" - читать интересную книгу автора

градус, и в этом повышенном градусе Соня не сразу поняла, что мужчины,
оказывается, знакомы. Левка подчеркнуто, чуть искусственно оживился,
показывая, что очень рад нечаянной встрече, а хирург Князев, Соня
заметила, - даже не улыбнулся. Вылитый военврач из советского кино про
войну, сам по себе, сам в себе, вне контекста.
- Ну что же, Николаева, мне было очень приятно тебя повидать... Можешь
меня поцеловать на прощанье, - разрешила Алла Ивановна, - когда теперь еще
встретимся...
Соня быстро поцеловала Аллу Ивановну в морщинистую щечку и пошла
вперед. Решила - глупо оглядываться, оглянулась, поймала взгляд Князева.
Левка крепко держал Соню за руку, и несколько шагов она сделала как ребенок,
который, обернувшись, разглядывает что-то, пока взрослые тянут его за собой,
и струящаяся толпа разделила их.
- Какая-то с этой Николаевой была в школе история, - задумчиво сказала
Алла Ивановна сыну, усаживаясь в машину, - то ли она хотела покончить с
собой из-за какого-то мальчика, то ли наоборот, из-за нее кто-то хотел
покончить с собой...
- Да? - вежливо отозвался Князев.
- Все-таки она... Хотела выброситься из окна в спортзале. Спортзал на
четвертом этаже, представляешь, что было бы, - меня могли посадить!.. А
теперь - вот. Такая милая, остроумная, просто прелесть. А муж у нее о-очень
значительный человек... Хотя она не такая уж и красавица... что-то у нее в
лице странное.
- Лучше красавиц бывают только некрасавицы. Чем симметричнее,
правильнее лицо, тем скучнее.
- Что нравится, то и красиво, - это бесспорно так, но есть же каноны,
правила. Уж тебе-то, как профессионалу, это должно быть известно, -
отчего-то раздраженно сказала Алла Ивановна. Она все еще была задумчива,
словно пыталась чтото припомнить... - У меня в голове крутится какой-то
классический литературный сюжет...
- "Поднятая целина"? - с готовностью поинтересовался Алексей. - Эта
твоя ученица Соня типичный дед Щукарь. Или Филиппок, или Дед Мазай и зайцы,
или "Вчерашний день, часу в шестом, зашел я на Сенную, там били женщину
кнутом, крестьянку молодую"...
- Алеша, как ты можешь... - выдохнула Алла Ивановна. - Некрасов, певец
народного горя...
И они надолго замолчали.
В сущности, им было не о чем говорить, - у Алексея Князева не было
привычки каждую минуту быть сыном своей матери. Когда он был маленький, они
дружно жили втроем - он, мать и русская литература. Без русской литературы
Алеше невозможно было вырасти настоящим человеком, и без портретов бородатых
писателей, повсюду висящих в их квартирке на Фонтанке, тоже никак нельзя
было вырасти настоящим человеком. Над его кроватью висел Толстой, смотрел на
него, насупив брови. Алексей ничего не имел против того, чтобы старик
оказывал на него положительное влияние днем или во сне, а вот засыпать под
его диковатым взглядом было неприятно.
В четырнадцать лет мать застала его в подворотне на Фонтанке с бутылкой
пива и двумя сигаретами - одной в зубах, а другой за ухом. Посмотрела с
упреком, в котором читалось - Лев Толстой не пил в подворотне пиво и не
закладывал за ухо сигарету "Родопи". Эта сигарета за ухом почему-то