"Артур Конан Дойл. Ад в небесах(повесть, включающая так называемый дневник Джойса-Армстронга)" - читать интересную книгу автора

зоолог из меня никудышный. Теперь, когда мы, люди, стали птицами, стыдно не
узнавать своих братьев.
Ветер, дующий внизу, взвихривал и колыхал волнами пелену туч. Вдруг
тучи бешено закрутились, образовался как бы огромный водоворот, и сквозь
возникшее окно я увидел, словно через дно воронки, кусочек далекого мира.
Подо мной на солидной высоте летел большой белый биплан. Наверное, вез
утреннюю почту из Бристоля в Лондон. Но вот тучи затянули окно, я снова
остался в своем великом одиночестве.
В начале одиннадцатого я вошел в нижнюю кромку верхнего слоя облаков.
Легкие прозрачные ленты тумана быстро плыли с запада. Все это время ветер
напрерывно усиливался и теперь достиг шести с половиной баллов - двадцать
восемь миль в час, судя по моим приборам. Было уже очень холодно, хотя мой
альтиметр показывал всего девять тысяч футов. Мотор работал идеально, машина
неуклонно шла вверх. Этот слой облаков оказался толще, чем я ожидал, но вот
наконец туман стал редеть, превратился в золотистое сияние, я вынырнул из
него и оказался в безоблачном небе, где ослепительно сияло солнце - в вышине
золото и лазурь, внизу - сверкающее серебро, эдакое безбрежное светозарное
море. Было четверть одиннадцатого, стрелка барографа показывала двенадцать
тысяч восемьсот футов. Я поднимался выше, выше, внимательно вслушиваясь в
глубокий мягкий гул мотора, глядя то на часы, то на тахометр, то на
указатель уровня бензина, то на индикатор давления масла. Про авиаторов
говорят, что им неведом страх, и это поистине верно. Когда приходится
держать в уме столько всего одновременно, о себе просто забываешь. Я
заметил, что на определенной высоте компас перестает давать правильные
показания. Например, мой на пятнадцати тысячах футов показывал
юг-юго-восток. Приходилось ориентироваться по солнцу и по ветру.
Я-то надеялся, что на этих высотах царит вечный штиль, но с каждой
тысячей футов шторм разыгрывался все необузданней. Все заклепки моей машины,
все соединения стонали и ходили ходуном, и когда машина накренялась во время
поворота, ветер подхватывал ее, точно листок бумаги, и уносил с такой
скоростью, какая и не снилась простому смертному. Но я каждый раз упорно
разворачивал моноплан и ставил против ветра, потому что цель моя была куда
важнее, чем просто поставить рекорд высоты. По моим расчетам, эти небесные
джунгли находятся на небольшом пространстве над графством Уилтшир, и если я
ввыйду в верхние слои атмосферы чуть дальше, весь мой труд пропадет даром.
Когда я около полудня поднялся до девятнадцати тысяч футов, ветер
совсем рассвирепел, и я с тревогой поглядывал на оттяжки крыльев, ожидая,
что они вот-вот лопнут или ослабнут. Я даже расчехлил лежащий сзади парашют
и пристегнул его замок к кольцу на моем кожаном ремне - мало ли что, вдруг
произойдет худшее. Я попал сейчас в такую переделку, когда за малейший
недосмотр механика авиатор расплачивается жизнью. Но мой "Поль Вероне"
мужественно противостоял натиску бури. Стойки и стропы дрожали и гудели, как
струны арфы, но какое же это было великолепное зрелище - разбушевавшаяся
стихия кидала и швыряла мой моноплан, как щепку, и все-таки он торжествовал
над ней, властелином неба был он. Несомненно, и сам человек несет в себе
частицу божественных сил, иначе ему бы не подняться столь высоко, над
пределом, который определил для нас Творец, а он поднялся, благодаря
бескорыстной преданности и отваге, которые он проявил, покоряя воздух. А еще
твердят, что люди измельчали! Разве история человечества знает подвиг,
сравнимый с этим?