"Артур Конан Дойль. Нашествие гуннов (Перевод С.Маркиша)" - читать интересную книгу автора

богословов и кровь фанатиков лились рекою с обеих сторон, и кроткие
последователи Христа с ужасом убеждались, что их вера в ответе за такой
разгул кровавого буйства, какой еще никогда не осквернял религиозную
историю мира. Многие из них, веровавшие особенно искренне, были потрясены
до глубины души и бежали в Ливийскую пустыню или в безлюдье Понта, чтобы
там, в самоотречении и молитвах ждать, Второго пришествия, уже совсем
близкого, как тогда казалось. Но и в пустынях звучали отголоски дальней
борьбы, и отшельники из своих логовищ метали яростные взоры на проходивших
мимо странников, которые могли быть заражены учением Афанасия или Ария.
______________
* Единосущие и подобосущие (греч.). Ариане утверждали, что бог-сын в
Троице всего лишь подобен богу-отцу, их противники, - что отец в сын
одинаковы по самой своей сущности.

Одним из таких отшельников был Симон Мела, о котором пойдет наш
рассказ. Католик, верный догмату Святой Троицы, он был возмущен крайностями
в гонениях на ариан, крайностями, сопоставимыми лишь с теми зверствами,
какие в дни своего торжества чинили ариане, мстя за свои обиды братьям во
Христе. Устав от нескончаемых раздоров, уверенный, что конец света
действительно вот-вот наступит, Симон Мела бросил свой дом в
Константинополе и в поисках тихого прибежища добрался до готских поселений
в задунайской Дакии. Продолжив путь на северо-восток, он пересек реку,
которую мы теперь называем Днестром, и тут, найдя скалистый холм,
возвышавшийся над безграничною равниной, устроил себе келью подле вершины,
чтобы окончить свои дни в самоотречении и размышлениях. В речных струях
играла рыба, земля изобиловала дичью, и дикие плоды усыпали деревья, так
что духовные упражнения отшельника не слишком часто и не слишком надолго
прерывались поисками пищи телесной.
В этом отдаленном убежище он рассчитывал обрести полное уединение, но
надежда его оказалась тщетной. Примерно через неделю после прибытия
греховное мирское любопытство овладело Симоном Мелой, и он пустился
осматривать склоны высокого скалистого холма, который его приютил.
Пробираясь к расщелине, прикрытой ветвями оливковых и миртовых деревьев, он
вдруг наткнулся на пещеру, в устье которой сидел старец, седобородый,
седовласый и ветхий - такой же отшельник, как он сам. Столь долгие годы он
прожил в одиночестве, что человеческая речь почти совсем изгладилась из его
памяти; но в конце концов слова потекли свободнее, и он смог сообщить, что
зовут его Павел из Никополя, что он грек и тоже удалился в пустыню ради
спасения души, убегая от еретической скверны и заразы.
- Вот уж не думал, брат Симон, - сказал он, - что встречу еще кого-то,
кто в тех же святых исканиях забредет так же далеко. За все эти годы, а их
было так много, что я и счет потерял, я ни разу не видел человека, кроме
одного или двух пастухов там вдали, на равнине.
Широкая степь, блиставшая под солнцем свежею зеленью травы и
колыхавшаяся под ветром, тянулась от их холма к восточному горизонту ровно
и непрерывно, как море. Симон Мела пристально поглядел вдаль.
- Скажи мне, брат Павел, - спросил он, - ведь ты живешь здесь так
долго, - что лежит по другую сторону этой равнины?
Старик покачал головой.
- У этой равнины нет другой стороны, - отвечал он. - Здесь край света,