"Кристиан Комбаз. Властелин Урании " - читать интересную книгу автора

меньше. В те поры, ты уж мне поверь, и речи не могло быть ни о сушеных
фруктах, ни о лимонах, ни о пряниках. (Раз уж ты поглядываешь на корзинку,
что стоит позади меня, бери там все, что пожелаешь. Подкрепись, потом слушай
дальше.) На ногах у меня были почерневшие сабо или дырявые опорки. От рубахи
разило овечьим потом и скотской подстилкой, которую давно бы пора сменить.
Моя шапчонка из конского волоса подванивала жиром и пеплом, и мне нечем было
прикрыться от стужи, разве что погреться малость у пасторского очага.
Якоб Лоллике взял на себя заботу о моем пропитании вместо четы Фюрбом,
даром что денежки Сеньора они тем не менее прикарманивали да еще имели
наглость требовать их у его управляющего Хафнера за те годы, когда я у них
больше не жил. Они меня быстро прогнали с фермы, опасаясь за свой урожай -
мое присутствие в их глазах выглядело зловещим предзнаменованием.
Выгоду из моих бед извлекли не только они. Сын Карла Ассарсона по имени
Густав, пятнадцатилетний малый, уже сложенный, словно Геркулес, по тем
временам наловчился выслеживать меня во всех укромных уголках острова - в
леске, что на северной оконечности, в ложбинке прибрежного утеса, на
мельнице, а позднее и на стройке бумажной фабрики, все для того, чтобы
принуждать меня раздеваться перед моряками.
Итак, я против собственной воли превратился в забаву для судовых
команд. За моток корабельного каната я давал им поглазеть на моего
братца-нетопыря. По цене одного скиллинга разрешал трогать его, разгибать
ему лапки, задавать тысячу вопросов насчет разных частей его тела, по общему
мнению, навязанного мне волей некоего демона.
Для меня стали привычны жесты, которыми я - вот так - задирал рубаху и
приспускал штаны с левого боку, там, где видна более сформировавшаяся нога
моего брата-близнеца, вот эта, смотри (другая уже истончилась и скрючилась,
будто птичья лапка). От этого я часто испытывал унижение, словно женщина,
раздеваемая силком, но познал вместе с тем и сострадание пополам с
гордостью, которых не могут не чувствовать женщины, открывая перед мужчинами
то, что создано природой.
Моряков было множество. Властелин без устали принимал посетителей, их
суда порой дня по три стояли в бухте. Некоторые были украшены гербами
высокородных принцев, можно было полюбоваться и на них самих, когда они
взбирались по тропинке, разубранные в пурпур и серебро. Якоб, читавший в их
честь проповеди у Святого Ибба и много чего хранивший в памяти - благо он
еще не утратил любопытства к Ураниборгским делам, - рассказывал мне об их
родословной, кто откуда прибыл, какие торжества в их честь имели место на
острове, даром что ко мне все это не имело ни малейшего касательства.
Из-за своей злосчастной подслеповатости я даже толком не разглядел
королеву, когда она сходила на берег. Но Бенте Нильсон мне потом говорила,
что карета Господина, везущая Ее Величество с племянницей, едва не застряла
на крутой дороге, что поднимается от бухты. Кроме того, Якобу на следующий
день полагалось произвести богослужение во дворце Ураниборга. Он описал мне
наряды государыни и ее свиты, коль скоро меня все это занимало.
Рассказы, которыми он меня развлекал, пока учил читать, и стали
причиной, отчего моя память так усилилась. Он развил во мне эту способность
до столь выдающейся степени, что я, желая понравиться ему, стал играть ею и
щеголять, а однажды он попросил меня показать это свое умение старому
исландскому пастору Одду Айнарсону.
Взамен этот рослый седовласый человек поведал мне о чудесах своего