"Василий Колташов. Эрос и бюрократия " - читать интересную книгу автора

Владислав довольно стандартен. Его привлекают дорогие машины, роскошные
квартиры, он любит носить модные костюмы, разбирается в фирменных часах.
Женщины тоже привлекают его по внешнему лоску - к эмоциональным контактам с
противоположным полом он не стремится, наоборот, стараясь его избегать.

Сексуальная жизнь молодого чиновника представляет собой череду походов
в рестораны со случайными знакомствами, посещений сауны с проститутками и
"почти семейной" дружбы с официальной девушкой. На которой Влад собирается
вскоре жениться.

История русской бюрократии насчитывает много веков. Немало изменилось с
тех времен, когда впервые простой человек должен был столкнуться с
представителем власти - слугой государства. Технический, культурный и
социальный прогресс проделали за эти столетия колоссальную работу, изменив
лицо нашей страны до неузнаваемости. Изменив все общество, подвигнув его
вперед, освободив от многих оков в революционных битвах начала XX века. Но
поменялось ли отношение общества к бюрократии? Стал ли чиновник более
привлекательным для людей, по сравнению с минувшими временами? И если нет,
то почему? Обратимся на время к тому, каким видели русского бюрократа те,
кто был уже знаком с более зрелыми общественными отношениями. Французский
путешественник, роялист ставший после знакомства с монархической Россией
либералом, Астольф де Кюстин посетил нашу страну в 1839 году, написав затем
книгу "Россия в 1839 году". Вот как он описывал свои ощущения после первого
знакомства с российской бюрократией:

"...в Петербурге чиновники разобрались с ними в три минуты, меня же не
отпускали в течение трех часов. Привилегии, на время укрывшиеся под
прозрачным покровом деспотической власти, вновь предстали предо мной, и
явление это неприятно меня поразило.

Обилие ненужных предосторожностей дает работу массе мелких чиновников;
каждый из них выполняет свои обязанности с видом педантическим, строгим и
важным, призванным внушать уважение к бессмысленнейшему из занятий; он не
удостаивает вас ни единым словом, но на лице его вы читаете: "Дайте мне
дорогу, я - составная часть огромной государственной машины". Эта составная
часть, действующая не по своей воле, подобна винтику часового механизма - и
вот что в России именуют человеком! Вид этих людей, по доброй воле
превратившихся в автоматы, испугал меня; в личности, низведенной до
состояния машины, есть что-то сверхъестественное. Если в странах, где
техника ушла далеко вперед, люди умеют вдохнуть душу в дерево и металл, то в
странах деспотических они сами превращаются в деревяшки; я не в силах
понять, на что им рассудок, при мысли же о том давлении, которому пришлось
подвергнуть существа, наделенные разумом, дабы превратить их в
неодушевленные предметы, мне становится не по себе; в Англии я боялся машин,
в России жалею людей. Там творениям человека недоставало лишь дара речи,
здесь дар речи оказывается совершенно излишним для творений государства.

Впрочем, эти машины, обремененные душой, чудовищно вежливы; видно, что
их с пеленок приучали к соблюдению приличий, как приучают других к владению
оружием, но кому нужна обходительность по приказу? Сколько бы ни старались