"Сидони-Габриель Колетт. Сидо" - читать интересную книгу автора - ?..
- Я имею в виду - в мире духов. И вы его интересуете, даже очень... Не верите? - Немного сомневаюсь... - Да. Вы его очень интересуете теперь. - Почему теперь? - Потому что вы стали именно тем, чем он так хотел быть здесь, в нашем мире. Вы действительно то, чем ему хотелось быть. Но он не сумел. Я не стану рассказывать о других "портретах", которые нарисовала для меня госпожа Б. Все они вставали передо мною, очерченные несколькими штрихами, сила и непостижимая точность которых околдовывали меня неопасным и необъяснимым чародейством. О духе, в котором я, штрих за штрихом, не могла не узнать своего старшего сводного брата, она сказала с состраданием: "Никогда не видела, чтобы мертвец так грустил!" - Скажите, - спросила я с какой-то мне самой неясной ревностью, - не видите ли вы старую женщину, которая могла бы быть моей матерью? Добрый взгляд госпожи Б. поблуждал вокруг меня. - Нет, к сожалению, нет, - ответила она наконец. И живо добавила, чтобы меня утешить: - Может быть, она отдыхает? Это случается... Вы были единственным ребенком? - У меня есть еще брат. - Вот что! - торжественно объявила госпожа Б. - Без сомнения, она занята с ним... Знаете, дух не может витать всюду одновременно... Нет, я этого не знала. После этого визита я поняла, что можно теплым земным светом. "Они как живые", - объясняет блаженная в наивной вере своей госпожа Б. А почему бы и нет? Как живые - если забыть, что они умерли. Умерли - вот и все. Поэтому она удивилась, увидев моего умершего брата "таким грустным". Она сумела прочесть мою проницаемую тайну - да, я помню его таким, печальным, беспокойным и изможденным, измученным своим последним, трудным путешествием... Что до отца... "Вы действительно то, чем ему хотелось быть. Но он не сумел". И здесь я понимаю всколыхнувшиеся во мне мысли. На самой высокой полке библиотеки я так и вижу ряд томиков в картонных переплетах, с черными "спинками". Гладкие листы крапчатой бумаги, ладно склеенные, и добротность домашнего картона выдавали ручную работу отца. Но названия, написанные от руки готическим шрифтом, прельстили меня не больше, чем безликие этикетки. Цитирую по памяти: "Мои друзья", "Доктрина семидесяти", "Геодезия геодезий", "Занимательная алгебра", "Маршал Мак-Магон глазами армейского друга", "Из полей - в дом скорей", "Песни зуава" (стихи)... Я их забыла. Когда отец умер, библиотека превратилась в спальню, и книгам была учреждена ревизия. - Посмотри-ка, - сказал мне старший брат. Он сам принес, разложил и открыл книги и помолчал, вдыхая аромат изъеденной временем бумаги, покрывшейся душистой цвелью, от которой поднимался запах утраченного детства и сухого лепестка тюльпана, пятнистого, как древесный агат... - ...посмотри-ка. В дюжине картонных томиков содержалась его древняя и гордо хранимая |
|
|