"Сидони-Габриель Колетт. Чистое и порочное" - читать интересную книгу автора

венчания или в какой-нибудь старой квартире, среди одного из семейств,
стойко хранящих в Париже свой провинциальный дух. Я полагаю, что её
присутствие и хлопоты вокруг круглого шестиугольного столика на одной ножке,
увенчанного блюдом с печеньем, показались бы совершенно естественными. Я так
и видела её сидящей в пальто оливкового цвета, в маленькой шляпке,
надвинутой на глаза, с вуалеткой, досадливо приподнятой на переносицу, с
чашкой бесцветного чая, зажатой между двумя пальцами; я видела, я выдумывала
её, я слышала её голос с безыскусным непосредственным выговором, ловко
умасливающий старых неразговорчивых хозяек: "Я, видите ли, хочу сказать вам
по совести, что об этом думаю..."
Я не искала её, опасаясь развеять атмосферу тайны, которой мы окутываем
людей, известных нам лишь своей незамысловатостью. Но я не удивилась, когда
однажды она возникла передо мной, в то время как я продавала книги ради
одного из своих сочинений. Она купила у меня томик с едва заметной улыбкой.
Я спросила её с готовностью, видимо изумившей её:
- Следует ли подписать вам книгу, сударыня?
- О! Сударыня... Если это вас не слишком затруднит...
- Нисколько, сударыня... Кому?
- Ну, сударыня... Вы напишите просто: "Госпоже Шарлотте..."
Ко всем этим бесконечным "сударыням", которыми мы церемонно
обменивались, Шарлотта присовокупила знакомый смех, смех вполголоса, столь
же тихий и берущий за душу, как крик маленькой ночной совы-сипухи - дикого
голубя мрака...
Я задала неуместный вопрос:
- Вы совсем одна?
- Я всегда гуляю одна, - ответила Шарлотта. - Вас там больше не
видно...
Она сказала вполголоса, листая только что купленную книгу:
- Они всегда там в воскресенье вечером...
Я приняла предложение, сквозившее в её словах, ради удовольствия вновь
увидеть Шарлотту; новая встреча в мастерской-курильне, приветливой и
неуютной, как вокзал, доставила мне больше удовольствия, чем я рассчитывала,
ибо она была одна. Никакой сердитый юноша не стерёг её в глубине багряного
сумрака, сгустившегося под галереей. Она сидела с непокрытой головой, в
облегающем чёрном платье, слегка подчёркивающем её полноту, без ритуального
кимоно, попивая мате.* Она предложила мне этот напиток с запахом чая и
цветущего луга, налитый в жёлто-чёрную полосатую тыкву.
______________
* Мате - парагвайский чай.

- Держите угощение, которое я только что настояла в воде, - сказала
она, протягивая мне широкую, сплющенную с одного конца трубочку. - Вам
удобно? Не подложить ли подушку под поясницу? Видите, какие все смирные
сегодня вечером... Женщин нет... Те, что в глубине? Это англичане, серьёзные
люди, они приходят только ради опиума.
Её ненавязчивая любезность, приглушённый голос и взгляд серо-зелёных
глаз отомкнули бы самое неприступное сердце. Пухлые руки, обыденная
бессловесная чёткость каждого жеста - сколько соблазнов для юного пылкого
влюблённого!..
- Я вижу, вы одна, госпожа Шарлотта?