"Сидони-Габриель Колетт. Конец Ангела ("Ангел" #2)" - читать интересную книгу автора

- Добрый вечер, господин Пелу, - приветствовал его охранник из
"Вижилант", взяв под козырек.
Ангел небрежно поднял палец к виску, отвечая на приветствие со
снисходительностью старшего, которую перенял во время войны от своих
сослуживцев-сержантов, и двинулся дальше, оставив позади полицейского,
тяжело опиравшегося на решетчатую калитку палисадника.
У самого входа в лес, со скамейки, где расположилась влюбленная
парочка, доносились приглушенные голоса и шорох одежды; Ангел на мгновение
прислушался: вокруг сомкнутых тел и невидимых губ раздавалось тихое
журчание, похожее на плеск лодки в спокойной воде.
"Мужчина - военный, - подумал он. - Я слышал, как звякнула пряжка
ремня".
Все его чувства, не обремененные мыслью, были обострены. Чуткий, как у
дикаря, слух доставлял ему на войне, во время редких тихих ночей, утонченные
удовольствия и никому не ведомые страхи. Его солдатские пальцы, черные от
земли и грязи, безошибочно распознавали на ощупь изображения на медалях и
монетах, стебли и листья растений, названия которых он никогда не слыхал.
"Эй, Пелу, глянь-ка, что это такое?" Ангел вспомнил рыжего парня, который
впотьмах совал ему в руки то дохлого крота, то змейку, то
лягушку-древесницу, гнилое яблоко или еще какую-нибудь дрянь и кричал:
"Ну-ка, пусть попробует отгадать!" Он улыбнулся без сожаления своему
воспоминанию и рыжему мертвецу. Он часто вспоминал этого Пьеркена, своего
боевого товарища, лежащего на спине с недоверчивым выражением лица и спящего
вечным сном, часто о нем говорил. Вот и сегодня вечером Эдме опять ловко
подвела разговор к этой короткой истории, давно выученной им наизусть,
которую он рассказывал с наигранной застенчивостью и которая кончалась так:
"Пьеркен мне говорит: "Старик, я видал во сне кошку, и еще речку возле
нашего дома, она была вся грязная, загаженная... Это не к добру..." Тут его
и накрыло, обыкновенной шрапнелью. Я хотел его оттащить... Нас потом нашли
метрах в ста от того места, он лежал на мне. Я потому про него рассказываю,
что он был хороший парень... Это, в общем, за него я получил вот это".
Вслед за стыдливой паузой он опускал глаза на красно-зеленую орденскую
ленту и стряхивал пепел, словно желая скрыть смущение. Кому какое дело,
считал он, до того, что было на самом деле, когда случайный взрыв швырнул
двух солдат друг на друга - мертвого Пьеркена на плечи живому Ангелу? Потому
что в правде порой больше кривды, чем во лжи, и незачем никому знать, как
неподъемное тело внезапно отяжелевшего Пьеркена придавило разозленного,
сопротивлявшегося Ангела... Он до сих пор не мог простить этого Пьеркену. К
тому же он вообще презирал правду с того далекого дня, когда она вырвалась у
него, как икота, чтобы осквернить, чтобы причинить боль...
Впрочем, сегодня вечером, у них дома, двое американских майоров, Аткинс
и Марш-Мейер, и лейтенант Вуд явно не слушали его. Их спортивные лица,
застывшие, словно в ожидании первого причастия, и устремленный в одну точку
взгляд пустых светлых глаз выражали почти болезненное нетерпение в
предвкушении дансинга. Что же до Филипеско... "Не спускать глаз!" - таков
был лаконичный вывод Ангела.
Влажный аромат, исходивший не столько от загустелой воды, сколько от
подстриженной растительности берегов, окутывал озеро. Ангел стоял,
прислонясь к дереву, и какая-то едва различимая женская тень дерзко
надвинулась на него. "Привет, малыш..." Он вздрогнул от последнего слова,