"Сидони-Габриель Колетт. Рождение дня" - читать интересную книгу автора

оставшийся в прошлом, период, когда их относительная холодность поведала мне
о моей собственной гадкости... Именно так: гадкости. Чем не основание для
того, чтобы покинуть это бренное царство? И что за тягостный привкус у всех
этих плохо вытертых слёз, красноречивых взглядов, простаиваний на ногах за
полуопущенной шторой, у этой мелодрамы... И что, по-вашему, может думать о
такой женщине какое-нибудь животное, например сука, которая сама вся состоит
из тайного пламени и секретов, сука, никогда не стенавшая под кнутом и не
плакавшая на людях? Само собой, она меня презирала. И если я не скрывала
своего несчастья от себе подобных, то перед ней я за него краснела. Правда,
мы обе, она и я, любили одного и того же человека. И всё-таки именно в её
глазах я читала определённую мысль (я её перечитываю в одном из последних
писем моей матери): "Любовь - это чувство, которое не делает чести..."
Один из моих мужей мне советовал: "Годам к пятидесяти тебе бы следовало
написать нечто вроде учебника, который научил бы женщин жить в мире с
мужчиной, которого они любят, некий кодекс жизни вдвоём..." Может быть,
именно его я сейчас и пишу... Мужчина, прежняя моя любовь, как много
выигрываешь, как много узнаёшь рядом с тобой! Впрочем, расставание - одна из
прелестей даже самой хорошей компании; и я здесь обязуюсь любезно
проститься. Нет, ты не убил меня, может быть, и зла ты мне никогда не
желал... Прощай же, дорогой мужчина, и добро пожаловать, приходи вновь. По
моей постели здорового человека, которая более удобна для того, чтобы в ней
писать, чем ложе больного, голубое свечение движется к голубой бумаге, к
кисти руки, к предплечью цвета бронзы; запах моря меня извещает, что мы уже
близки к тому часу, когда воздух холоднее воды. Встану ли я? Сон так
сладок...

"Есть в очень красивом ребёнке нечто такое, чему я не могу найти
названия и что наводит на меня грусть. Как выразиться яснее? Твоя маленькая
племянница С. сейчас просто пленительно красива. Анфас - ещё не так заметно,
но стоит ей повернуться профилем, когда её маленький, точёного серебра носик
гордо вырисовывается под прекрасными ресницами, и меня охватывает восторг, в
котором есть что-то и от отчаяния. Уверяют, что нечто подобное испытывают
перед предметом своей страсти великие влюблённые. Похоже, значит, я тоже
своего рода великая влюблённая? Вот новость, которая бы весьма удивила моих
двух мужей!.."

Значит, она могла склоняться безнаказанно над цветком человеческим.
Безнаказанно, если не считать "грусти"; так она называла то меланхолическое
исступление, то возвышение духа, что овладевает нами, едва мы обращаем взор
на никогда не тождественные самим себе, никогда не повторяющиеся арабески -
спаренные огни глаз, запрокинутые колокольчики-близнецы ноздрей, морскую
бездну рта с его пульсацией расслабленной ловушки - на весь этот литейный
воск лиц?.. Склонившись над юным и великолепным существом, она дрожала,
вздыхала от тоски, которой не находила названия и которая называется
искушением. Только ей никогда бы и в голову не пришло, что от детского лица
может исходить какое-то брожение, нечто похожее на пар, витающий над
сложенным в чане виноградом, и что можно не выдержать... Мои первые беседы с
самой собой меня, по крайней мере, просветили, если не уберегли от ошибок:
"Руками дотрагиваться до крылышка этой бабочки не надо.
- Ладно, не буду... Ну только совсем чуть-чуть... Только вот тут, где