"Сидони-Габриель Колетт. Рождение дня" - читать интересную книгу автора

Я слышу, как звенят бутылки, которые несут в колодец, откуда они
поднимутся вновь, охлаждённые, к сегодняшнему ужину. Одна из них, цвета
розовой смородины, встанет рядом с зелёной дыней; другая, наполненная
янтарным, похожим на раскалённый песок вином, будет хорошо смотреться рядом
с салатом - залитые маслом помидоры, перец, лук - и со спелыми фруктами.
После ужина нужно не забыть напоить водой бороздки вокруг дынь и
вручную полить бальзамины, флоксы, георгины и молодые мандариновые деревца,
у которых корни пока ещё не настолько длинные, чтобы брать влагу в глубинах
земли, и не настолько много сил, чтобы зеленеть без посторонней помощи под
непрестанно пылающим небом... Мандариновые деревца... для кого они посажены?
Не знаю. Может быть, и для меня... Часам к десяти в голубом, перенявшем свой
цвет от садового вьюнка воздухе кошки станут прыгать вертикально вверх,
охотясь за пяденицами. Расщебечется, словно целый выводок, задремавшая чета
японских курочек, которая устраивает себе насест на подлокотнике
непритязательного кресла. Отстранившись от мирских дел, собаки уже начнут
думать о следующей заре, а я смогу выбирать между книгой, постелью и
тянущейся вдоль побережья дорогой с рассевшимися на ней
жабами-флейтистками...
А завтра я застану красную зарю на смоченных солёной росой тамарисках,
на кустах лжебамбука, каждый из которых держит жемчужину на острие своего
голубого копья. Дорога по побережью, выходящая из ночи, из тумана, из
моря... А потом - купание, работа, отдых... Как всё могло бы быть просто...
Неужели я достигла той точки, когда уже ничего не начинается заново? Всё так
напоминает мне первые годы моего существования, и постепенно я начинаю
различать обратный путь; я различаю его, когда вижу, как сжимается
деревенское пространство, когда гляжу на кошек, на состарившуюся собаку,
когда чему-то изумляюсь, когда чувствую вдали дыхание безмятежности - его
милосердную влагу с обещанием искупительного дождя для моей всё ещё
наполненной грозами жизни. Пройдено и преодолено уже так много ступеней.
Эфемерный замок, растаявший в отдалении, уступает место этому вот домику.
Имения, рассеянные по всей Франции, мало-помалу отступили вглубь, повинуясь
желанию, которое прежде я не осмеливалась высказать. Своеобразная смелость
объяснятся живучестью прошлого, которое вдохновляет всё вплоть до младших
духов настоящего: служители вновь становятся покорными и сведущими. С
любовью трудится горничная, работает мылом в мойке кухарка. Значит, и
здесь - хотя я и надеялась вновь найти её только по ту сторону жизни, -
здесь тоже существует такая садовая тропинка, где я могла бы найти обратный
путь по собственным следам? Не оно ли, призрачное видение матери в голубом
немодном сатиновом платье, наполняет лейки на краю колодца? Свежесть водяной
пыли, сладостный мираж, дух провинции и сама эта невинность - не это ли всё
является милым призывом жизненного конца? Как всё стало просто... Всё вплоть
до второго прибора, который я порой располагаю напротив моего собственного
на затенённом столе.
Второй прибор... Он теперь занимает мало места: зелёная тарелка,
толстый старинный, немного помутневший стакан. Если я подам знак, чтобы его
убрали навсегда, никакое гибельное дуновение, внезапно принесённое с
горизонта, не поднимет дыбом мои волосы и не повернёт - а такое случалось -
мою жизнь вспять. И всё-таки я буду есть с аппетитом, если на моём столе не
будет этого прибора. Больше нет тайны, нет змеи, притаившейся под салфеткой,
которую, чтобы отличить её от моей, зажимает бронзовая лира, раньше она