"Сидони-Габриель Колетт. Неспелый колос" - читать интересную книгу автора

разметало их вовсе. А тут ещё поднялся прохладный ветерок, и сразу стало
неуютно, захотелось домой...
- Пойдём же! Ну что ещё?
- Ведь ты всё же виноват передо мной, Флип: если это так важно, ты бы
мог попросить меня...
Он стоял перед ней молча, вымотанный вконец, без всяких желаний, мечтая
только поскорее остаться одному; при всём том надвигающаяся ночь внушала ему
неясные опасения. Его спутница едва сдержалась и не вскрикнула от
возмущения, а может, в каком-то нечистом смятении чувств, а он,
прищурившись, оглядел её с ног до головы и вымолвил:
- Ах ты бедняжка!.. "Попросить"... Пусть так. И о чём же?
Застыв с оскорблённым видом, она молчала. Волна жаркой крови залила её
щёки и теперь спускалась к тёмному от загара горлу. Он положил ей руку на
плечи и, прижимая к себе, стал спускаться по тропинке.
- Вэнк, милая. Ну посуди сама, какую ты глупость только что сказала!
Достойную несведущей девочки, благодаренье Господу!
- Поблагодари Его за что-нибудь другое. Неужели ты, Флип, думаешь, что
я знаю об этом меньше, чем первая женщина, которую Он создал?
Она не отстранилась и посматривала на него краем глаза, не поворачивая
головы, поминутно обращая взгляд к неровной дороге, затем снова косясь в его
сторону, и в таком ракурсе её фиалковые глаза с яркими, как перламутр
морской раковины, белками приковали к себе всё внимание Флипа.
- Скажи, Флип, ты что, не веришь, что я в этом понимаю не хуже, чем...
Они дошли до поворота тропы, и он остановился. Море потеряло всю свою
лазурь и выглядело отлитым из прочного серого металла, почти без ряби.
Погасшее солнце оставило на горизонте печальную красную полосу, выше которой
небо было более светлым, бледно-зеленоватым, и там влажно поблёскивала
первая звёздочка. Флип одной рукой крепче обнял плечи Вэнк, а другую вытянул
в сторону моря:
- Тсс, Вэнк! Ты не понимаешь. Это... Такая тайна... Такая...
- Я уже не маленькая.
- Нет, ты не представляешь, о чём я хочу сказать...
- Напротив, прекрасно представляю. Ты как малыш у Жалонов - тот, что по
воскресеньям поёт в церковном хоре. Когда он хочет придать себе важности, то
говорит: "Латынь... Ох, знаете, латынь такая трудная!" Но латыни он не
знает.
Она вдруг запрокинула голову и рассмеялась, а Флипу вовсе не
понравилось, что она за столь короткое время и так естественно смогла
перейти от трагедии к смеху, от горестного недоумения к иронии. Может, из-за
того, что наступала ночь, его охватила тоска по череде сменяющих друг друга
мгновений любовного жара и блаженного умиротворения, по тишине, в которой
слышно, как подобно лёгкому дождю стучит кровь в висках. Он снова жаждал
былого страха перед неотвратимой и грозной минутой, что пригибал его к земле
у того порога, который подростки, его сверстники, пересекают, шатаясь и
проклиная.
- Помолчи, Вэнк. Не надо корчить из себя грубую и злую девицу. Когда ты
узнаешь...
- Но я как раз и желаю узнать!
Её голос был фальшив, а смех - как у незадачливой комедиантки, ибо её
корёжило и колотило, и она была так же грустна, как покинутые дети, готовые