"Сидони-Габриель Колетт. Клодина уходит... ("Клодина" #4) " - читать интересную книгу автора

решительно, с силой хлопает дверью и, когда шьёт в бельевой, громко
насвистывает разные военные сигналы, словно кучер, демобилизовавшийся
недавно из армии. Впрочем, служит она мне усердно, хоть и с лёгким оттенком
презрения, уже четыре года, с тех пор как я вышла замуж за Алена.
Я чувствую себя бесконечно одинокой в своей спальне при пробуждении, я
говорю себе, что прошли только сутки после отъезда Алена, и мне надо собрать
всё своё мужество, чтобы заказать обед и ужин, позвонить в "Городскую
компанию", просмотреть расчётные книжки!.. Вероятно, так же неуверенно
чувствует себя в первый день занятий школьник, не выполнивший летних
заданий. Вчера я так и не поехала с Мартой на примерку. Я не могла простить
ей петуха... Сослалась на усталость и на то, что у меня покраснели и опухли
глаза.
Сегодня я хочу стряхнуть с себя апатию и, раз такова воля Алена,
побываю у Марты - сегодня у неё приёмный день, - хотя пройти одной, без
моего обычного спутника, через её огромную гостиную, полную женского
щебетания, для меня настоящая пытка. А не могла бы я, как говорит Клодина,
"сказаться больной"? Нет, я не смею ослушаться своего мужа.
- Какое платье наденет сударыня?
Вот именно, какое платье? Ален не стал бы ни минуты раздумывать, он
взглянул бы в окно на погоду, на меня, на список возможных посетителей, и
его безошибочный выбор удовлетворил бы всем требованиям...
- Моё платье из серого крепа, Леони, и шляпку с бабочками...
Пепельно-серые бабочки с крылышками, испещрёнными розовыми и оранжевыми
полумесяцами, кажутся мне очень забавными.
Вот я и готова! Надо признаться, несмотря на своё огромное горе, я не
слишком подурнела. Шляпа с бабочками безукоризненно сидит на моих пышных,
гладко зачёсанных на косой пробор волосах, тяжёлый пучок низко положен на
затылке, робкие бледно-голубые глаза кажутся ещё светлее от недавно пролитых
слёз, мой вид наверняка приведёт в ярость Валентину Шесне - она всегда
посещает салон моей золовки и терпеть не может меня, потому что (я это
чувствую) ей, бесспорно, очень и очень нравится мой муж. Кажется, эту
женщину вынули из ванны с обесцвечивающей жидкостью. Волосы, лицо, ресницы -
всё у неё одного и того же бело-розового цвета. Она румянится, чернит
ресницы (мне об этом сказала Марта), но ничего не помогает, она остаётся
такой же анемичной и бледной.
Она будет сидеть на своём обычном посту, спиной к свету, чтобы не было
видно мешков под глазами, подальше от цветущей глупенькой Роз-Шу,
невыгодного соседства с которой она опасается, она наговорит мне через всю
гостиную кучу всяких гадостей, а я, как всегда, ничего не сумею ответить, я
буду смущённо молчать, что вызовет смех у других трещоток, и они снова
назовут меня "маленькой чёрной гусыней". Ален, мой властный Ален, лишь ради
вас я подвергну себя этим мучительным уколам!
Уже из прихожей я слышу несносное женское щебетание, сопровождаемое
звяканьем чайных ложечек, и у меня от страха холодеют руки.
Шесне, конечно же, здесь. Все они в сборе, и все без умолку болтают,
кроме Кандер, поэтессы-подростка, чья молчаливая душа расцветает лишь в её
великолепных стихах. Она неизменно молчит, медленно обводит присутствующих
своими муаровыми глазами и смущённо и сладострастно покусывает свою нижнюю
губу, будто эта губа принадлежит другой...
Тут находится и мисс Флосси; отказываясь от чашки чаю, она произносит