"Сидони-Габриель Колетт. Клодина уходит... ("Клодина" #4) " - читать интересную книгу автора

отъезду. Мне отрадно было узнать, что вы ведёте себя столь мужественно и дни
ваши заняты тем, чем должна быть занята жизнь добропорядочной женщины из
хорошей семьи: мужем, родными, уютом и порядком в нашей квартире.
Мне кажется, что теперь, вдали от вас, я могу и даже обязан сказать вам
то лестное, что я о вас думаю, о чём я умалчивал, находясь возле вас. Не
благодарите меня за похвалы, Анни; восхищаясь вами, я в какой-то степени
восхищаюсь делом своих рук: милое дитя, которое я постепенно и без особого
труда превратил в безупречную женщину и образцовую хозяйку.
Погода стоит изумительная, и мы можем рассчитывать на удачное плавание.
Следовательно, вы можете надеяться, что до самого Буэнос-Айреса не возникнет
никаких осложнений. Вы знаете, у меня превосходное здоровье, и солнце не
пугает меня. Так что не волнуйтесь, если я буду писать вам редко и
нерегулярно. Я тоже приучу себя не слишком ждать ваших писем, хотя они и
будут мне очень дороги.
Обнимаю вас, дорогая Анни, со всей силой моей непоколебимой любви. Я
знаю, эта несколько торжественная фраза не вызовет у вас улыбки. Вам
известно, что в моём чувстве к вам нет и намёка на легкомыслие.
Ваш Ален Самзен.

Прижав палец к виску и чувствуя, как в нём стучит кровь, я с трудом
дочитываю письмо. Сегодня у меня снова мучительный приступ мигрени, боли
периодически повторяются и приводят меня в отчаяние. Стиснув зубы, закрыв
левый глаз, я прислушиваюсь к тому, как в моём мозгу кто-то беспрестанно
стучит молотком. При каждом новом ударе мои веки вздрагивают. Дневной свет
режет глаза, а в темноте я задыхаюсь.
В прежние годы, когда я жила у бабушки, я лечилась эфиром, вдыхала его
до бесчувствия, пока не переставала вообще что-либо воспринимать, но в
первые месяцы моего замужества Ален застал меня однажды в постели в
полуобморочном состоянии с пузырьком эфира в руках и запретил мне им
пользоваться. Он очень серьёзно, очень чётко объяснил мне, как опасно
пользоваться эфиром и какое отвращение внушает ему "это излюбленное
лекарство истеричек", приступы же мигрени, в сущности, не представляют
опасности - "какая женщина не страдает ими". С тех пор я покорно переношу
эти страдания со всем терпением, на какое только способна, и лечусь не
приносящими никакого облегчения горячими компрессами и ваннами.
Но сегодня у меня такая адская боль, что я готова расплакаться, а вид
белых предметов, будь то листок бумаги, лакированный столик или простыня
разобранной постели, на которой я лежу, вызывают у меня спазмы в горле, и я
предчувствую приближение так хорошо знакомой и всегда пугающей меня нервной
рвоты. Письмо Алена, которое я так ждала, кажется мне холодным, бесцветным,
в этом моя сегодняшняя мигрень виновата... Я потом прочту его ещё раз...
В комнату входит Леони. Она всеми силами старается не шуметь, осторожно
открывает дверь и изо всех сил захлопывает её. Во всяком случае, она полна
добрых намерений.
- Сударыне не стало лучше?
- Нет, Леони...
- Почему же тогда... сударыня не...
- Почему я не выпью рюмочку коньяка? Нет, благодарю.
- Нет, почему бы сударыне не понюхать немного эфира?
- Господин Самзен не хочет, чтоб я принимала слишком много лекарств. К