"Сидони-Габриель Колетт. Клодина в школе ("Клодина" #1) " - читать интересную книгу автора

наказание, мы с Анаис добрались до лестницы, ведущей к комнатам
преподавателей, в надежде увидеть наконец двух приехавших младших учителей,
которых ещё никто не видел.
Анаис толкнула меня прямо на отворённую дверь, я споткнулась и
распахнула её своей башкой. Мы прыснули со смеху и замерли на пороге
комнаты. То была комната новых учителей - хорошо ещё, там никого не было. Мы
быстренько всё осмотрели. На столе и на камине - большие литографии в
простеньких рамках: итальянка с огромной копной волос, зубы прямо
ослепительные, а рот крошечный, раза в три меньше глаз: тут же рядом
изображение томной белокурой женщины, прижимающей спаниеля к блузке с
голубыми лентами. Над кроватью Антонена Рабастана (четырьмя кнопками он
пришпилил к стене табличку со своим именем) были прикреплены два скрещенных
флажка - русский и французский. Что ещё? Умывальник, два стула, бабочки,
приколотые булавками к пробкам, неряшливая кипа романсов на камине - и всё.
Мы молча озираемся и пулей вылетаем на чердак: вдруг этот Антонен (ну и
имечко!) возьмёт сейчас и поднимется по лестнице, вот ужас-то будет! Мы так
громко топаем по запретным ступенькам, что на первом этаже кто-то появляется
в дверях класса, где учатся мальчишки, и спрашивает со смешным марсельским
акцентом: "Что там, эй? Вот уже полчаса я слышу гроход копыд на лестнице".
Мы мельком видим толстого черноволосого крепыша... Наверху, когда все
опасности позади, моя сообщница говорит, едва переводя дух:
- Знал бы он, что мы бежали из его комнаты!
- Локти бы себе искусал, что не застукал.
- Не застукал? - с невозмутимой серьёзностью подхватывает Анаис. -
Ничего, этот детина ещё до тебя доберётся.
- Да иди ты со своими грязными намёками.
И мы продолжаем разбирать чердак. Что за наслаждение - рыться в куче
книг и газет мадемуазель Сержан, которые нам поручено перетаскать.
Разумеется, мы их пролистываем, прежде чем унести вниз, и я нахожу там
"Афродиту" Пьера Луи и уйму номеров "Журналь амюзан". Мы упиваемся рисунком
Жербо "Шум за кулисами", где господа в чёрном занимаются тем, что щекочут
затянутых в трико смазливых танцовщиц в коротких юбочках, а девицы
отбиваются и визжат. Другие ученицы уже спустились, на чердаке стемнело, а
мы никак не оторвёмся от потешных рисунков Альбера Гийома.
Вдруг мы вздрагиваем - дверь открывается и раздаётся сердитый голос:
"Кто там растопался на лестнице?" Мы встаём, напустив на себя серьёзный вид,
в руках - охапки книг, и степенно говорим: "Здравствуйте, сударь!", нас
душит смех, мы едва сдерживаемся. Это толстяк-учитель с весёлой физиономией,
мимо которого мы недавно проскочили. Сообразив, что мы - старшие ученицы с
виду лет шестнадцати, не меньше, он поворачивается и уходит, пробормотав:
"Тысяча извинений, барышни!" Но стоит ему повернуться спиной, как мы
пускаемся в пляс, строя дьявольские рожи. Мы так замешкались на чердаке,
что, когда спустились, нам изрядно влетело. Мадемуазель Сержан осведомилась:
"Чем это вы там наверху занимались?" - "Складывали книги в кучу, чтобы
сподручнее было выносить". И я вызывающе сую ей под нос кипу книг с
рискованной "Афродитой" и номера "Журналь амюзан", сложенные картинками
вверх. Она мгновенно всё понимает, её и без того красные щёки становятся
пунцовыми, однако она быстро спохватывается и говорит: "Ах, вот оно что! Вы
притащили и книги моего коллеги, который ведёт уроки у мальчишек. На чердаке
всё лежало вперемешку. Я ему отдам". Нахлобучка отменяется, мы обе выходим