"Сидони-Габриель Колетт. Странница" - читать интересную книгу автора

засиделся, но Амон посоветовал мне...
Я протестую в светском замешательстве:
- О, пустяки, это не страшно... Напротив...
- Ваша консьержка крепко спит?
- Надеюсь, что нет...
Мы так смешны в этом дурацком разговоре, что во мне снова пробуждается
чувство юмора.
- Знаете что, - говорю я ему, - мне бы не хотелось, чтобы вы будили
консьержку. Вылезайте-ка через окно.
- Через окно? Помилуйте, Рене...
- Это же первый этаж.
- Я знаю. Но не боитесь ли вы... что меня увидят. Вдруг кто-нибудь из
жильцов будет возвращаться домой...
- А мне-то что до этого!
Я ответила и пожала плечами с таким презрительным равнодушием, что мой
поклонник даже обрадоваться не посмел. А ведь его уход в час ночи, через
окно, причём, заметьте, из моей спальни, должен был бы его наполнить этакой
студенческой радостью. О молодость!
- Прыгайте! Вот так! Прощайте!
- До завтра, Рене?
- Если вам угодно, мой друг...
Какое мальчишество!.. А ведь человеку уже тридцать три года!.. И мне
тоже... Через шесть месяцев исполнится тридцать четыре...
Я слышала, как он бежит по тротуару под мелким липким дождичком,
намочившим булыжник улиц и подоконник, о который я облокотилась, словно
влюблённая. Но большая постель за моей спиной не потревожена, не тронута,
простыня натянута без складок, и я в своей привычной бессоннице её даже не
помну.

Он ушёл. Он вернётся завтра и будет приходить во все последующие дни,
раз я ему это разрешила. Он будет приходить почти счастливый, неуклюжий,
полный надежд, с невинным видом - я, мол, ни о чём не прошу, - который день
ото дня меня всё больше раздражает, как монотонная просьба нищего... А ведь
было так просто обидеть его решительным отказом, чтобы он ушёл навсегда со
своей свежей, но вполне излечимой раной!..
В освещённом квадрате моего окна сеет косой дождичек, белый на чёрном
фоне ночной улицы, словно сыплется отсыревшая мука...
Разрешив этому человеку прийти ко мне завтра, я уступила, признаюсь,
уступила желанию сохранить его не как поклонника, не как друга, но как
зрителя моей жизни, исполненного безграничного интереса к моей личности.
"Надо катастрофически постареть, - сказала мне как-то Марго, - чтобы
отказаться от тщеславного желания жить на глазах у кого-то!"
Могу ли я искренне утверждать, что вот уже несколько недель не получаю
удовольствия от постоянного присутствия этого страстного зрителя? Я не
дарила ему ни заинтересованного взгляда, ни непринуждённой улыбки; я следила
за тем, чтобы в разговоре с ним голос мой был нейтрально ровным, а лицо
ничего не выражало, но... Но не делала ли я всего этого, чтобы он убедился,
опечаленный, обескураженный, что вся моя сдержанность адресована ему, что
ради него я стараюсь быть такой неприступной? Ведь во всяком притворстве
есть доля кокетства, и чтобы постоянно стараться быть более уродливой, чем