"Сидони-Габриель Колетт. Странница" - читать интересную книгу авторажаба из бирюзы. Кольцо из нефрита цвета древесной лягушки соединяет стебли
роскошных белых лилий, которые мне вручили первого января... Что-то я чересчур уж часто стала встречать на улице Дюферейн-Шотеля, который всякий раз кланяется мне с наигранным изумлением... Он заставляет меня слишком часто вспоминать, что существует желание - этот властный полубог, этот выпущенный на волю хищник, который бродит вокруг любви, но не подчиняется ей, - заставляет вспоминать, что я одна, здоровая, ещё молодая, даже, пожалуй, помолодевшая за время моего затянувшегося духовного выздоровления... Чувственность? Да, я не лишена её... Во всяком случае, она у меня была в те времена, когда Адольф Таиланди снисходил до того, что занимался со мной любовью. Чувственность робкая, обыденная, расцветающая от простой ласки, пугающаяся всяких изысков и полной раскрепощённости... Чувственность, которая медленно возгоралась, но и медленно затухала, - одним словом, здоровая чувственность... Измена и годы страданий усыпили её. Надолго ли? В дни веселья и бодрого самочувствия я восклицаю "Навсегда!", радуясь своей чистоте, тому, что я не такая женщина, как все... Но бывают и другие дни, когда я всё вижу в истинном свете и жёстко говорю сама себе: "Будь начеку! Не расслабляйся ни на миг! Все те, кто пытается к тебе приблизиться, таят в себе опасность. Но злейший враг - это ты сама! Не успокаивай себя, повторяя, что ты мертва, опустошена, без плоти; зверь, о котором ты забываешь, спит, он как бы зазимовал в тебе, и этот долгий сон лишь придаёт ему силу..." Я стараюсь не вспоминать, какой я была прежде, из страха стать - живой! доверчивости, до неизбежного кризиса, и я с ужасом предвижу, как снова подкрадётся ко мне печаль и обхватит меня своими мягкими сильными руками, поводырь и спутник всех услад... Вот уже несколько дней как мы с Врагом начали репетировать новую пантомиму. Там будет лес, пещера, старый троглодит, молодая дриада и фавн в самом расцвете сил. Фавна изображает Браг, лесную нимфу - я, а что до старого троглодита, то о нём ещё думать рано. У него роль эпизодическая, и на неё, говорит Браг, "у меня есть на примете один мой ученик, ему восемнадцать лет он отлично сыграет доисторического старца!" С десяти до одиннадцати утра нам разрешили репетировать на сцене мюзик-холла. В это время убранные кулисы и задники обнажают глубину сцены, которая расстилается перед вами во всей своей наготе. Как там печально и тускло, когда я прихожу на репетицию! Я, конечно, без корсета, вместо блузки на мне свитер, а под короткой юбкой - чёрные сатиновые штаны. Как я завидую Брагу, что он всегда бывает самим собой - собранный, подтянутый, волевой. Я вяло борюсь с холодом, скованностью тела и с отвращением вдыхаю спёртый воздух непроветриваемого зала с его запахами вчерашнего пота и кислого пунша. Пианист разбирается в нотах. Я никак не могу разъять сцепленные пальцы, движения мои угловаты, плечи зябко вздёрнуты, я чувствую себя бездарной, неуклюжей, потерянной... Браг, привыкший к моей уверенной неподвижности, знает секрет, как меня расковать. Он безостановочно одёргивает меня, скачет вокруг, словно пёс, |
|
|