"Сидони-Габриель Колетт. Странница" - читать интересную книгу автора

мужа. Вы не можете этого принять. И я тоже. Жаль... Бывают дни - это у
меня-то, которая с покорным ужасом относится к тому, что стареет, - когда я
готова принять старость как награду...
Когда-нибудь Вы всё это поймёте. Поймёте, что я не должна принадлежать
Вам, да и вообще никому и что, несмотря на первый брак и вторую любовь, я
осталась своего рода старой девой... старой девой наподобие тех, кто так
влюблён и Любовь, что никакая любовь не кажется им достаточно прекрасной и
они всем отказывают, не снисходя до объяснений. Такие отвергнут любой
сердечный мезальянс, предпочитая просидеть всю жизнь у окна, склонившись над
пяльцами с вышивкой, с глазу на глаз со своей неотвязной химерой Идеальной
Любви... Я всё хотела, как они, и теперь наказана за свою плачевную ошибку.
Я не смею больше, мой дорогой, - вот и всё, больше не смею. Не
сердитесь, что я так долго скрывала от Вас свои усилия воскресить в себе
энтузиазм чувств, любовный фанатизм, слепую надежду, весь этот животный
эскорт любви. Затмение, которое на меня нашло, было лишь взрывом
чувственности. Но, увы, паузы в этой сфере делают человека прозорливым. Ты
бы меня только бессмысленно разрушил, ты, чей взгляд, чьи губы, чьи долгие
ласки и такое волнующее молчание излечили на краткий срок тоску, за которую
ты не в ответе...
Прощайте, мой дорогой. Ищите вдали от меня молодость, свежесть
нетронутой красоты, веру в будущее и в Вас и. наконец, любовь - такую, какую
Вы заслуживаете, такую, какую я прежде могла бы Вам дать. А меня не ищите. У
меня только и достаёт сил, что бежать от Вас. Если бы Вы чудом вошли сейчас,
пока я Вам пишу... Но Вы не войдёте!
Прощайте, радость моя. Вы единственный человек на всём свете, которого
я называю "радость моя", и после Вас мне некому будет дать это имя. В
последний раз поцелуйте меня, как целовали, когда мне было холодно, крепко
обняв, крепко, крепко...
Рене".

Я писала очень медленно. Перед тем как подписать, я перечитала письмо,
подправила какие-то буквы, расставила точки, запятые и написала дату: 15
мая, семь часов утра...
Но даже подписанное, датированное и наконец запечатанное, это всё же
ещё не оконченное письмо... Распечатаю ли я его снова?.. И вдруг я начинаю
дрожать, словно, заклеив письмо, я как бы закрыла наглухо маленькое
отверстие, из которого ещё струится тёплый воздух...
Утро было пасмурным, и, казалось, весь холод зимы, нашёл себе прибежище
в этой маленькой гостиной за ставнями, не открывавшимися в течение сорока
дней... Сидя у моих ног, моя собака молча глядит на дверь - она ждёт. Она
ждёт того, кто не придёт... Я слышу, как Бландина гремит посудой, до меня
доносится аромат молотого кофе. Голод угрюмо терзает мой желудок.
Диван покрыт потрёпанной простынёй. На зеркале - какой-то голубоватый
налёт. Меня не ждали так рано. Здесь царство старого белья, сырости, пыли,
на всём лежит печальная печать отъезда, долгого отсутствия, и я терпеливо
обхожу своё убежище, не снимая белых чехлов, не начертив никакого имени на
столе, покрытом бархатистым слоем пыли, не оставляя за собой никакого следа,
кроме этого неоконченного письма.

Неоконченное... Дорогой чужой, которого я хотела любить, я милую тебя.