"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу авторакаким-нибудь втихаря..." Анни протестует, чувствуя с возмущением, как и у
неё закрадывается подозрение, она возмущена, но готова понять и простить, как роднящую меня с ней, мою слабость... Подозрение проникает в неё вместе со сгущающейся темнотой, и она находит в нём удовольствие, она вспоминает, как холодно говорила я о могиле Рено, и ищет в моём саду среди буйной зелени без цветов гибкий силуэт юного садовника... "Свежая плоть... Упаси вас судьба, Клодина, от самого страшного искушения!.."- так она говорила... А я не боюсь никого, даже самоё себя! Искушение, говорите? И его я знаю. Я с ним живу, оно стало привычным и безопасным. Моё искушение - солнечные лучи, в которых я купаюсь, смертельный холод ночи, падающий на мои удивлённые плечи, мучительная жажда, заставляющая бежать бегом к тёмной глади воды, где мои губы встречаются со своим отражением, страшный, нетерпеливый голод... Что же до другого искушения, искушения плотью, молодой ли, не очень... И это может случиться, я жду. Не так уж оно страшно, желание без любви. Его можно сдержать, приструнить, и оно рассеется... Нет, не боюсь. Я не ребёнок, которого оно может застать врасплох, и не старая дева, вспыхивающая при одном лишь его приближении... Я заставлю бороться с этим примитивным противником все неистраченные силы, спокойно дремлющие в моих жилах. И, одержав очередную победу, буду призывать в свидетели того, кто невидимо стоит за моей спиной, облокотившись на камень, кого я вижу не поворачивая головы, - я буду говорить ему: "Видишь, как просто?.." Ночь опускается, скоро она совсем заполнит собой сад - на солнце его жирная зелень кажется тёмной. К моим ноздрям поднимается влажный запах земли: пахнет грибами, ванилью и апельсином... словно распускается в темноте Это долетает до меня через решётку и поросшую мхом улочку дыхание лесов, среди которых я родилась, которые приняли меня назад. Теперь я вновь принадлежу им - ни их удушливая тишина, ни шорох под дождём не встревожат больше того, кто, как чужестранец, входил за мной следом под их кроны, быстро уставал, испытывал тревогу под крышей из листьев и стремился к опушке, открытому пространству, горизонту, где ветер гнал облака... Я люблю их в одиночку, и они хранят меня, одинокую. И всё же стоит эху, оттолкнувшись от упругой усеянной рыжими сосновыми иглами земли, удвоить звук шагов, и я невольно начинаю ступать реже и намеренно не оборачиваюсь... может, это Он идёт следом и раздвигает, протягивая руки, ветви деревьев, расчищая мне путь... Как дорога мне боль, поселившаяся тёмной, с переливами, бесценной тенью в моём сердце, выстлавшей его бархатом. На нём оставляют стёжки своей недолговечной вышивки мирные заботы, скромные повседневные радости. Рено нет, но - пусть Анни упрекает меня, а Марта смеётся - маленький пёс, к которому я без конца обращаюсь, всё так же невинно ждёт миску с едой, воду, прогулку, домашняя кошка играет с подолом моего траурного платья, а растения в саду - нежный народец - чахнут и умирают, если я лишаю их своих забот... А как больно - но и как отрадно! - почувствовать вдруг с наступлением ранней, дрожащей от холода, немощи и надежды весны, что ничего не изменилось: ни запах земли, ни трепет ручья, ни форма - словно бутоны роз - почек каштана... Наклониться в изумлении над крохотным резным колокольчиком дикой анемоны, над ковром бесчисленных фиалок - так фиолетовые они или синие? - взглянуть с радостью на незабываемый силуэт гор, испить неуверенными |
|
|