"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу автора

другую (Анну) посмотреть с колокольни, не едут ли на помощь их братья.

И он - негодяй этакий - так ничего и не заметит! Вскочит весело в
первый же поезд и ту-ту... Только я не хочу больше давать ему денег и не
должна. Да и не могу. Речь идёт о довольно значительной сумме, пришлось бы
сообщать мужу, а я не желаю утомлять его объяснениями...

"Нас накрыло снегом, - пишет мне Рено. - и мы уже не принадлежим миру
живых. Дорогая моя, мой верный огонёк, я так верю тебе, что и через
кружащиеся в вихре стены своей могилы вижу тревожный свет твоих глаз цвета
авантюрина... Я вернусь, снег теперь бессилен. Я вернусь к тебе таким, каков
я есть, каким я сам себя вижу, а это значит - стариком... Мысль о том, что
мы снова увидимся, приводит меня в отчаяние, хотя я только этим и живу. Я
знаю, ты уловишь перемену с первого взгляда, ты сразу заметишь, как я сдал,
я знаю, что сияющее личико не выдаст тебя, потому что и ложь твоя
безупречна. Умоляю, Клодина, не лги мне, или я похороню себя здесь. Лучше
закричи, застони, всплесни руками, когда я появлюсь: "Дорогой, как же ты
устал! Как постарел! Какая у тебя седая голова! Ты не похудел?.." Выплесни
наружу всё, что хотела бы скрыть твоя жалость, жалость, которой я не желаю!
Не нужно оберегать меня, будь честна, не бойся расстроить меня с самого
начала, с того мига, когда твои молодые руки обовьют мою старую куриную шею.
Сочти мои новые морщины, улыбнись старым, проведи точным, обличающим
пальчиком по смятым векам, а потом засни, так и не воспламенившись, с обидой
и злостью, засни с грустью и печалью, разочарованная своим старым мужем...
Может быть, тогда наутро он уже покажется тебе не такой развалиной по
сравнению с впечатлениями предыдущего дня..."

Я лишь пожимаю плечами, читая письмо. Я смеюсь, и от судорожного смеха
вздрагивают слёзы в глазах, между мной и письмом протягиваются светящиеся
лучики. Что за глупость: четыре страницы бессмысленной писанины, когда
хватило бы всего трёх слов - "Я скоро вернусь".
Он скоро вернётся. До этого нужно решить два важных вопроса: какое
платье надеть к его приезду и что подать на ужин. Он, естественно, приедет
вечером. Когда солнце уже сядет - теперь оно садится рано, в половине пятого
или в пять. Синие сумерки, тёплый туманный вечер или звонкий морозец, в
закатном небе уже зажгутся звёзды - две или три... Вот приближается поезд,
йодом пахнул дым паровоза, дверца, плед, тёплое пальто, седые усы... А
дальше... дальше не знаю... только бы очень холодно не было и у меня не
покраснел нос...
- Хорошие новости, Клодина?
- Хорошие.
Я опускаю ресницы, неумело напускаю на себя загадочный вид и глажу
заснувшую у меня на коленях Перонель. Сегодня я ничего не скажу Анни. И
Марселю тоже. Я запечатываю свою тайну и прячу в карман - этот кусок пирога
я съем одна, у себя в комнате, ночью... Никто ещё не знает, что скоро
вернётся Рено. Марсель дремлет на краю дивана, как Нарцисс над источником.
Анни вышивает, и невесть какое юное, розовое, мускулистое видение встаёт
между ней и пяльцами... Перонель так и спит на спине, подставив вытянутую
шею любым испытаниям. Живот у неё розовато-рыжий, и на нём четыре пары
бархатных чёрных пятен-пуговиц. Полоски на шкурке расположены так