"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу автора

За меня же думает тело. Оно умнее рассудка. И чувствует тоньше, полнее.
Когда за меня думает плоть, то есть когда я... когда я...
- Поняла, поняла!..
- Ну так вот! Остальное во мне смолкает. В такие минуты душа у меня на
поверхности кожи...
Такой я её и оставляю: сомкнутые руки опущены, лучистый взор обращён к
неведомым мне видениям чистой наготы.

О прелестное тело, так легко покидающее душу! Теперь я одна и могу
сравнить тебя с собой. Ни одну женщину я ещё так старательно не изучала, как
вас, потому что инстинктивно презираю своих сестёр, подобных вам, и потому
что у меня нет подруг. Рези?.. Но Рези я не изучала, я просто глядела на неё
и желала... Впрочем, она не заслуживала ни большего, ни лучшего... Она тоже
охотно и много говорила о сладострастии, она искала его или сознательно
вызывала, а иногда бесцеремонно "откладывала на завтра", словно лакомство,
которое ещё может полежать... Меня это в ней восхищало и отчасти
отталкивало. Разве можно было ей объяснить, что я чувствую? Разве поймёт
меня когда-нибудь Анни? Ведь я не ищу сладострастия, это оно меня находит,
набрасывается на меня и сражает так решительно и уверенно, что потом меня
охватывает дрожь... Или бродит возле меня медленными кругами, изматывая
незримой близостью, против которой восстаёт во мне гордость... Вот в
такие-то мгновения и появляется между мной и Рено враждебность, это уже не
наша верная любовь, в ней нет ни нежности, ни милосердия, она крепко сжимает
зубы и бросает мне вызов: "Я сильнее, тебе меня не одолеть..."
И кровь горячо ударяет мне в голову, потому что сквозь черноту ночи,
сквозь заснеженные километры доносится до меня голос того единственного, кто
имеет право сказать:
"Я тебя убью, если другой мужчина увидит, как в твоих глазах появляется
упрёк как раз тогда, когда они должны быть полны благодарности!.."
Как я горжусь собой, думая об этом! Ведь мне удалось изменить его,
отдалённого от меня таким расстоянием, взятого в плен холодом на вершине
незнакомой горы, моего Рено, моего молодого мужа с седой головой... Хотя
самой страшно признаться, сколько времени для этого потребовалось... Мы не
достигли ещё того внешнего сходства, которое делает старых супругов
дружеской парой, хотя я и переняла у Рено несколько его привычных,
женственных жестов - так же отставляю мизинец, а он, в свою очередь, стал
упрямо набычиваться и надуваться, покачивая головой, - совсем как я... Я
просто получаю удовольствие от своего глубокого, бесповоротного
проникновения в него. Что бы он теперь ни делал - жива я или нет, - я
останусь в нём навсегда. Медленно, но надёжно, не без сопротивления и не без
отступлений, он стал-таки моим, совсем моим.
Я сделала его менее весёлым, но более нежным и молчаливым. Взвешивая
каждое движение, он вкушает свою Клодину с цыганской ленцой, ценя каждое
чудесное мгновение, и с презрением отвергает то, что лучше, но вне его
досягаемости. Теперь он реже улыбается, но улыбка его долго светится, не
гаснет. Мы научились бок о бок, молча, без нетерпения и любопытства смотреть
в будущее, наполненные боязливой меланхолией, которую можно было бы
обозначить так: "прикосновение к счастью".
Устав от женщин - не от жены, - Рено больше не поддаётся лихорадке
коллекционеров, этакой филателистической горячке, бросавшей его некогда к