"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу автораослепительному солнцу широко раскрытые глаза - он очарован и счастлив...
За десять суток постели, сна, цыплёнка и варенья он помолодел лет на десять. Снова стал подростком Марселем, которого я трепала за щёчку, чтобы убедиться, "что она настоящая", - я всегда потом с удивлением смотрела на свои пальцы, словно на них должны были остаться следы серебристо-пастельной пудры и голубовато-зелёного грима, которым актёры рисуют жилки... И этому пупсику столько же, сколько мне? Каждый солнечный день смотрелся в золото моей кожи, на сухих горячих руках - перчатки загара, а поцелуй последней тёплой недели оставил на моей верхней, красиво очерченной губе тонкую, болезненную трещину... Анни, глядя на Марселя, очевидно, испытывает к нему совсем другие чувства, она сама же и суммирует их в простеньком восклицании: - До чего странно видеть тут настоящего мужчину! "Мужчина" морщится, тужась изобразить на лице целую гамму чувств: тщеславие, обиду, скромность - мне, мол, так много и не надо... Недомогание залегло под его глазами двумя сиренево-перламутровыми ложбинами, двумя поэтичными сладострастными оплеухами. Анни перестала есть. Может, мечтает, глядя на моего приёмного сынка, о юном шофёре из Агея или юном швейцаре из Карлсбада? Если не считать выбора объекта, её воспоминания вряд ли отличаются разнообразием. Да уж! Вот посмеёмся, если она влюбится в Марселя! На безрыбье-то... Но я же его знаю! Этот рак Анни не по зубам! Да что я? Какой там рак? Креветка, беленькая креветочка! - Как себя чувствует папа, Клодина? - Неплохо, спасибо. Он присылает мне три письма в неделю. - А когда вернётся? настоящем выздоровлении говорить рано... Может, недели через три, через месяц, а может, и позже... - Как не скоро! - вежливо восклицает Марсель. - Вот именно. - Знаете, моя дорогая, перенапряжение - это такое дело! У меня, например... Но Анни, наверное, неинтересно... - Напротив, напротив... - А впрочем, я-то уже здоров, здоров, здоров! Вы мои ангелы-хранители! - Хорошо, договорились... Когда же вы нас покинете? Слабый румянец в миг сбегает с его щёк, он опасливо косится на дверь... Мне становится немного стыдно: - Я просто хотела спросить, вас не ждут дела в Париже или где ещё? - Вам надо бы, просто из осторожности... - начинает Анни. Она обрывает себя на полуфразе, но я чувствую скрытый упрёк: чёрт возьми! Какая деликатность! Уж Анни бы не стала устраиваться в гостях у подруги как у себя дома, распоряжаться и прислугой, и зверями, менять по своему усмотрению время обеда, нарушать апатичную дремоту фермера, так и оставившего по забывчивости картошку гнить в земле... Нет, больше ни слова не скажу. Это будет ещё ужаснее. Трепещите, противники! Я стану вежливой и безразличной... А впрочем, у меня вряд ли получится: такое нужно всосать с молоком матери... Молчание начинает тяготить: Анни страдает неподвижно, Марсель царапает белоснежную скатерть. Я уставилась на огненную звезду, вырезанную в дверце печки. Наконец моя смуглая подружка не выдерживает: глубоко вздохнув, она |
|
|