"Сидони-Габриель Колетт. Возвращение к себе ("Клодина" #5) " - читать интересную книгу автора

ослепительному солнцу широко раскрытые глаза - он очарован и счастлив...
За десять суток постели, сна, цыплёнка и варенья он помолодел лет на
десять. Снова стал подростком Марселем, которого я трепала за щёчку, чтобы
убедиться, "что она настоящая", - я всегда потом с удивлением смотрела на
свои пальцы, словно на них должны были остаться следы серебристо-пастельной
пудры и голубовато-зелёного грима, которым актёры рисуют жилки... И этому
пупсику столько же, сколько мне? Каждый солнечный день смотрелся в золото
моей кожи, на сухих горячих руках - перчатки загара, а поцелуй последней
тёплой недели оставил на моей верхней, красиво очерченной губе тонкую,
болезненную трещину...
Анни, глядя на Марселя, очевидно, испытывает к нему совсем другие
чувства, она сама же и суммирует их в простеньком восклицании:
- До чего странно видеть тут настоящего мужчину! "Мужчина" морщится,
тужась изобразить на лице целую гамму чувств: тщеславие, обиду, скромность -
мне, мол, так много и не надо... Недомогание залегло под его глазами двумя
сиренево-перламутровыми ложбинами, двумя поэтичными сладострастными
оплеухами. Анни перестала есть. Может, мечтает, глядя на моего приёмного
сынка, о юном шофёре из Агея или юном швейцаре из Карлсбада? Если не считать
выбора объекта, её воспоминания вряд ли отличаются разнообразием. Да уж! Вот
посмеёмся, если она влюбится в Марселя! На безрыбье-то... Но я же его знаю!
Этот рак Анни не по зубам! Да что я? Какой там рак? Креветка, беленькая
креветочка!
- Как себя чувствует папа, Клодина?
- Неплохо, спасибо. Он присылает мне три письма в неделю.
- А когда вернётся?
- Не знаю. Врачи считают, что горный воздух пошёл ему на пользу, но о
настоящем выздоровлении говорить рано... Может, недели через три, через
месяц, а может, и позже...
- Как не скоро! - вежливо восклицает Марсель.
- Вот именно.
- Знаете, моя дорогая, перенапряжение - это такое дело! У меня,
например... Но Анни, наверное, неинтересно...
- Напротив, напротив...
- А впрочем, я-то уже здоров, здоров, здоров! Вы мои ангелы-хранители!
- Хорошо, договорились... Когда же вы нас покинете?
Слабый румянец в миг сбегает с его щёк, он опасливо косится на дверь...
Мне становится немного стыдно:
- Я просто хотела спросить, вас не ждут дела в Париже или где ещё?
- Вам надо бы, просто из осторожности... - начинает Анни.
Она обрывает себя на полуфразе, но я чувствую скрытый упрёк: чёрт
возьми! Какая деликатность! Уж Анни бы не стала устраиваться в гостях у
подруги как у себя дома, распоряжаться и прислугой, и зверями, менять по
своему усмотрению время обеда, нарушать апатичную дремоту фермера, так и
оставившего по забывчивости картошку гнить в земле...
Нет, больше ни слова не скажу. Это будет ещё ужаснее. Трепещите,
противники! Я стану вежливой и безразличной... А впрочем, у меня вряд ли
получится: такое нужно всосать с молоком матери...
Молчание начинает тяготить: Анни страдает неподвижно, Марсель царапает
белоснежную скатерть. Я уставилась на огненную звезду, вырезанную в дверце
печки. Наконец моя смуглая подружка не выдерживает: глубоко вздохнув, она